Высшая мера

22
18
20
22
24
26
28
30

— Поди, поржавела вся?

— Ну нет! Я ее самолично салом смазывал.

— И патроны к ней есть небось?

— Да какие там патроны, обоймы две-три, — он явно скромничал.

— Вот видишь! У тебя австрийская, у других фронтовиков наши имеются, а у кого-то еще берданка с турецкой войны осталась.

— Так ведь единства промеж нас нема.

— Отсюда и начинать надо. Организация должна быть крепкая. А то заладил об оружии. Ты про историю слышал, наука такая есть?

— На кой мне твоя история! — слегка обиделся мужик. — У нас в деревне истории каждый день случаются.

Никифор поспешил его успокоить, сказал спокойно и неторопливо:

— Зря обижаешься. История, брат, наука умная и справедливая. И учит она, между прочим, что мужики даже с вилами и дрючками на панов постоянно ходили. А у тебя австрийская есть…

— Ну ладно. За разговор спасибочки. Дойдешь до перелеска, а там вдоль него и железка пойдет. До станции не более десяти верст.

Не успел, однако, Никифор покрыть и половину пути до Каменки, как впереди, откуда-то сбоку, стал надвигаться шум поезда. Тропинка шла-вдоль насыпи — чуть пониже, за кустами. И когда дед поднялся, мимо него уже летели железные площадки с орудиями. Это мог быть только «Витязь революции».

Ах, черт, не успел!.. Понимая, что остановить бронепоезд теперь не удастся, Никифор машинально, против здравого смысла, все-таки вбежал на насыпь, что-то закричал и еще минуту махал рукой вслед последней платформе.

Как и та, что перед паровозом, это была обычная небронированная платформа. Без людей, с одним балластом, — для безопасности. И задние колеса этой хвостовой платформы отгремели, и рельсы успокоились, и лишь огорченный человек остался там, на полотне, где равнодушно — через равные промежутки — лежат деревянные шпалы и бескрайне убегают вперед-назад.

Что же делать? Возвращаться в город бессмысленно. «Витязя» не настигнешь, он снова встретится где-либо в пути, да и идти столько! Пожалуй, впервые за последние дни дед понял, что слаб и рановато вышел из больницы. «Ну, это вопрос другой, — подбодрил он сам себя. — А сейчас выход один: топать до Каменки и там караулить «Витязя». Это еще часок, не более!»

Понуро и не спеша — теперь гнать нечего! — побрел старик на станцию. Сперва шел по шпалам, но это оказалось неудобным: если наступать на каждую из них — шаг получается коротким, если через одну — чересчур большим. Он спустился с насыпи и снова зашагал тропинкой. Солнце уже заметно клонилось к земле.

Наконец-то показались невысокие станционные постройки с черным пучком проводов над крышами. Безлюдно. Латунный колокол при входе в вокзал был тусклым, давно не чищенным, и поэтому казалось, что он неспособен издать ни звука.

Поблизости шаркала метла: кто-то трудился в привокзальном скверике.

Никифор сбросил мешок, уселся на скамейке и шумно вздохнул. Женщина перестала мести и, скосив глаза на деда, спросила:

— Чи ты не на поезд собрался? — и откровенно насмешливо заключила: — Жди, после дождичка в четверг. А если какой и пройдет, так ведь и живого места на ём нет: что на подножках, что на крышах — скрозь люди да мешки.