Они бросились к двери. Ветер-сквознячок, как хлыстиком, ударил в лицо. Письмо скользнуло со стола к ногам. Славка быстро поднял его и сунул за пазуху.
Когда Никифора вместе с некоторыми женщинами и стариками — жителями Каменки — втолкнули в подвал, он не сразу сумел оглядеться. Темно. Перед единственным оконцем снаружи лежала куча мусора.
Чуть осмотревшись, он прежде всего уничтожил записку Мартынова. Впрочем, эта мера предосторожности оказалась излишней. Вскоре в подвал вошли двое петлюровцев, они, переходя от одного к другому, забирали сапоги, пиджаки, если не очень старые. Обыска по-настоящему не производили. Выходя, один из них лениво спросил:
— Оружия нема?
Все молчали. Лишь один из угла прохрипел:
— Было б оно, хочь какое, так мы бы вам дали!
Бандиты враз сошли со ступенек.
— Кто сказал? Признавайся, отродье! Тяжелыми сапогами наступали на ноги людям, огрели плеткой кого-то. Вышли наконец.
Никифор попытался определить, кто же этот смельчак, бросивший угрозу, — надо быть к нему поближе, но это оставалось загадкой. В подвале тесно. Прижавшись один к другому, ждут.
Наступило затишье на некоторое время, лишь редкие выстрелы доносились сюда: то ли скотину стреляли бандиты, то ли так, перепившись, озоровали.
Часа через два наружную дверь открыли. Зычный голос скомандовал:
— Выходи!.. Та не все. Куда ты, тетка, прешь! Сиди себе, как на даче. Давай, старикашка, и ты… и ты…
Никифор и еще двое вышли. Рыжий детина оглядел их и крикнул куда-то в сторону:
— Пане хорунжий, отобрал субчиков, подите гляньте.
Подошел цыганистый казачина, тряхнул чубом в сторону Никифора:
— Давай этого!
Остальных опять затолкали в подвал.
— Ты вот что, не бойся, мужичок, ничего тебе до самой смерти не будет, — сказал хорунжий Никифору.
Тот тер глаза: после темной конуры солнце резануло их.
«Еще подумают — слезы вытираю», — Никифор презрительно взглянул на хорунжего и выпалил: