Ангел Спартака

Поняла — она поняла. А я? Да что тут понимать?

— Дахау? Это у вас? Место, куда людей привозят, чтобы убить, да? Там, где я слыхала твою песню, Марлен, тоже убивают — тех, кто уже убит.

— И там тоже...

Отвернулась, затушила нелокуренную сигарету.

— Знаешь, я не жалею, Папия Муцила. Все мои друзья, скажут, что я продала душу, что попаду в ад. Смешно, да? Стать женщиной Майкла — и попасть в ад? Но они правы, нам, смертным тварям, не все позволено. Я переступила запрет, значит, грешна, понимаю. А уж что скажут враги… Впрочем, они и так говорят, им рты не заткнешь, они даже на похороны придут, чтобы на могилу плюнуть. Пусть говорят, все равно. Женщина проклята, Папия Муцила, потому, что рожает детей, не потому, что глупее мужчины, или умнее. Она просто проклята. Для мужчины, самого близкого, она — прежде всего кусок мяса. Меня знают многие, девочка, сотни тысяч людей, может, даже миллионы. Вначале было очень приятно, голову кружило, я была счастлива, очень счастлива. А потом поняла… То есть мне объяснили. У меня красивые ноги... Даже не так, красивые они у многих — мои ноги возбуждают мужчин. А еще их возбуждает мой голос — и как я раздеваюсь. Меня снимают в кино. Знаешь, что это? Не важно, представь, что меня показывают на сцене — раз, другой, пятый, миллионный. Я пытаюсь сказать что-то важное, докричаться до людей, сделать их лучше. А они смотрят на мои ноги — смотрят, пускают слюни, представляют, как я буду им отдаваться. Те, кто побогаче, не только представляют — платят. Не за меня, Папия Муцила, с этим еще можно согласиться, а всего лишь за мое тело, за ноги, будь они прокляты. Для Майкла я игрушка, красивая игрушка, но это лучше, чем кусок мяса. Игрушки все-таки любят...

Братья все еще говорят. Нет, говорит Майкл, Майкл Великолепный, Микаэль Архистратиг. Учитель только слушает.

— Я просила бессмертия, но Майкл показал мне, что это такое на самом деле. Я просила силу — его силу, но он тоже... показал. Люди должны оставаться людьми. Красивая женщина продается богатому мужчине — богатому, могущественному. Назвать это можно как угодно, девочка, но слова лишь скроют правду.

Ее голос звучал хрипло — немного, чуть-чуть. Наверное, именно таким голосом мужчин сводят с ума. Только...

— Только ты ошибаешься. Я не девочка. Я — ангел. Ангелам незачем продаваться, Марлен!

— Вы тут не скучаете? Извините, что мы вас покинули, но бизнес, бизнес!..

Майкл Великолепный был уже рядом. Улыбался, щурил голубые глаза. Учитель стоял рядом с ним. Молчал.

— Извините, мадам, это в-ваше?

Растерянный мальчишка в белом пиджаке. В дрожащих руках — поднос, на подносе — белый огонь. В этом мире соединения углерода в чести.

Антифон

— Не понимаю, Учитель!

— Обезьянка, обезьянка... Куда ты лезешь? Тебя интересует твой Рим?

— Он не мой!

— Продали твой Рим — с потрохами. Весь этот плач о замыслах Отца... Ну ты сама видела.

— Видела, Учитель. И слышала. И даже догадалась. Братья упрекают Тебя в нарушении воли Отца только для того, чтобы Ты им помог.

— Угу.

— Без Тебя они не могут, потому что... Потому что половина из них — предатели, а остальные — трусы!