Голубой лабиринт,

Да простит меня Бог! Сегодня, вопреки всем другим лекарствам, я все же принес Станзе гидроксоний и эликсир, вняв ее мольбам. Облегчение и почти животный голод, отразившиеся в ее взоре, оказались, пожалуй, худшим потрясением для моего сердца. Я позволил ей только один глубокий вдох; ее крики и проклятия после моего ухода с бутылкой в руке слишком больно вспоминать. Мне невыносимо думать об этом, но ситуация наша изменилась кардинально — теперь я убежден, что она должна быть заперта вместо того, чтобы самой запираться от меня.

... Что же я натворил?

26 октября 1905 года.

Сейчас поздний час, но я сижу здесь, за своим столом. Передо мною чернильница и светильник для письма. Ночь ненастна: воет ветер, и дождь неистово хлещет о средник окна, но шум этот не может заглушить ненавистный звук…

Станза плачет в своей спальне. Время от времени из-за надежно запертой двери я слышу сдавленные стоны боли.

Я больше не могу отрицать то, что я так долго отказывался принимать. Я говорил себе, что руководствуюсь исключительно светлыми помыслами и тружусь во имя всеобщего блага. Я верил в это со всей возможной искренностью. Разговоры о моем эликсире, как о лекарстве, вызывающем зависимость, безумие и даже врожденные дефекты, я приписывал вымыслам невежд или тем химикам и фармацевтам, которые хотели извлечь выгоду из провала эликсира. Но даже мое лицемерие имеет свои пределы. Настала пора признать, что именно он — эликсир — несет ответственность за тяжелое и, не побоюсь этого слова, плачевное состояние моей супруги. Шоры, наконец, были сорваны с моих глаз. Это я виноват. Мой эликсир — не есть лекарство от всех болезней. Он лечит лишь симптомы, но не основную проблему. Он вызывает зависимость, и его первоначальные положительные результаты, в конце концов, оказываются подавленными загадочными и смертельно опасными побочными эффектами. А теперь Станза и я вынуждены расплачиваться за мою недальновидность.

1 ноября 1905 года.

Самый мрачный из всех ноябрей. Станза, кажется, слабеет с каждым днем. Сейчас ее мучают галлюцинации и даже периодические приступы безумия. Боль больше не уходит. Поступившись своим здравым смыслом, я предпринимаю попытки облегчить ее страдания морфием и дополнительными ингаляциями эликсира, но даже они теперь приносят мало пользы. Если говорить начистоту, они, кажется, только лишь ускоряют ее угасание. Боже мой, Боже мой, что же мне делать?

5 ноября 1905 года.

В темноте, что представляет собой моя нынешняя жизнь, теперь мерцает луч надежды. Я вижу отчаянную возможность — небольшую, но все же существующую — что могу разработать лекарство, так сказать, противоядие, от эликсира. Идея эта пришла мне позавчера, и с тех пор я ничем более не могу заниматься.

Из моих наблюдений за Станзой создается впечатление, что пагубные последствия эликсира вызваны своеобразным сочетанием ингредиентов. Возможно, в этом самом сочетании с экстрактами редких растений проверенные средства — такие, как гидрохлорид кокаина[140] и ацетанилид[141] — дали непредсказуемый эффект.

Растения! Вот, что вызывает пагубные последствия. Но логично предположить, что эти эффекты могут быть обращены вспять с помощью других растений. Если бы мне удалось блокировать действие растительных экстрактов, это могло бы обратить вспять изнурительные физические и психические повреждения — подобно тому, как экстракт Калабарских бобов[142] нейтрализует отравление белладонной[143].

С этим противоядием я, возможно, смогу помочь не только моей бедной больной Станзе, но и тем, другим, кто также пал жертвами моей жадности и недальновидности.

...Если бы только Эдмунд вернулся! Его трехлетнее путешествие, в ходе которого он собирал и изучал целебные травы экваториальных джунглей, подходит к концу. Я со дня на день жду прибытия его почтово-пассажирского парохода. В отличие от многих моих якобы ученых братьев, я твердо верю, что аборигены этой планеты могут передать нам множество древних знаний о целебных средствах, дарованных роду человеческому самой природой. Мои собственные путешествия в долины равнинных индейцев подтверждают эту теорию. Итак, сейчас я делаю успехи, но растения, которые я изучал до сих пор — за исключением Американской тисмии, на которую я возлагаю большие надежды — не кажутся эффективными в борьбе с побочными эффектами моего проклятого тоника.

8 ноября 1905 года.

Наконец-то вернулся Эдмунд! Он привез с собой десятки всевозможных растений, которым туземцы приписывают чудодейственные целебные свойства. Искра надежды, которую я едва осмелился возжечь несколько дней назад, сейчас ярко распалилась во мне. Работа поглощает все мое время: я не могу спать, не могу есть — не могу думать ни о чем другом! В противовес к списку растений, входящих в состав эликсира, у меня теперь есть перечень эффективных компонентов (не только растительных), нейтрализующих их — в том числе кора каскары[144], каломель[145], масло полыни[146], экстракт Печали Ходжсона[147]; и экстракт Американской тисмии[148].

Но нет времени писать — еще столько всего предстоит совершить! И очень мало времени, чтобы успеть сделать это все — с каждым днем Станза все больше угасает. Сейчас она более походит на собственную тень, нежели на себя прежнюю. Осмелюсь сказать, что если мне не повезет — если Господь не ниспошлет на меня удачу в кратчайшие сроки — Станза ускользнет от меня навек в Царство Теней.

12 ноября 1905 года.

Я потерпел неудачу.

До последнего момента я был уверен в своем успехе. Химический синтез противоядия отвечал всем законам и стандартам здравого смысла. Я был уверен, что разработал точный состав и пропорцию компонентов, перечисленных на внутренней стороне задней обложки данного журнала. Мною овладело призрачное ощущение грядущей победы, ибо я счел, что при кипячении элементы противоядия создадут настойку, способную противодействовать пагубному эффекту эликсира.