Слёзы навий

22
18
20
22
24
26
28
30

Все это крутилось в голове, пока Марья стояла, вглядываясь во тьму бора. Застыв, словно каменное изваяние, ни шороха, ни дыхания не слышно, вроде и не жива вовсе. Только лунный свет играет бликами в зрачках. Даже сейчас, испуганная, красива. Грудь в горсть не обхватишь, плечи сажень, бедра… Ох, не зря он ее выбрал. Да вроде и она не против была. Сама так и норовила на вид попасться. То глазом лукавым черным стрельнет, то бедром поведет, да так, что дух захватывало. Сама смеется громко, заливчато. А уж как к венцу пошла, так сразу видно стало — жена самого главы. Радомир смотрел на Марью и улыбался. Лучшая жена. Лучшая охотница. Лучший друг.

Сумрачный остановился между станом и косым пригорком. Марья молчаливо кивнула. Когда проходили мимо, видели дикий табун. Если спугнуть… Он понял без слов. Скользнул на мягких подошвах, на носочках. Успел жестом приказать остальным оставаться. Переглянулись недовольно, но прекословить главе не рискнули.

Марья скользила впереди. Почти под носом у сумрачного обошла пригорок. Застыла у куста смородины. Сумрачный шел не торопясь, поглощая все, к чему прикасался. Следом за ним черным следом стелилась тьма, прожигая и сминая жизнь. С деревьев осыпались ссохшиеся вмиг листья, ветви трещали, темнела, покрываясь буграми язв, кора, трава чернела. Даже нечаянно попавшее в тень сумрачного зверье тут же и падало, содрогаясь в предсмертных конвульсиях.

Марья задержала дыхание, боясь смотреть в сторону сумрачного. И только рука неслышно скользнула к луку. Тонкая стрела взвилась в воздух и скользнула по коже главаря табуна. Тот вздыбился, заржал. Сумрачный обернулся в их сторону. На секунду на жутком сморщенном лице, обезображенном злобой, отобразилась кривая беззубая улыбка. Сумрачный подобрал распластавшуюся тьму, словно растянутый подол, и бросился к табуну.

Только когда черная тень, с небывалой скоростью догнав табун, вспрыгнула на главаря, Марья выдохнула.

«Пронесло», — так же безмолвно сказала одними глазами, в которых вспыхнуло облегчение. Глава подошел, обнял, уткнулся в ее волосы. Марья дрожала. Мелко. Тихо отстукивая зубами.

— Ну чего ты, все обошлось!

— Вернемся, Рад!

— Большую часть уж прошли. Без припасов на зиму останемся.

— И не такое переживали. С прошлого года зерно в хранилище. Скот есть. Одежа найдется. Переживем.

— А коли и весна выйдет негожая?

Она отвернулась. Поджала губы. Как всегда, когда не соглашалась с мужем.

— Не обсуждай, вот дойдем до Нугора, а там ты увидишь наряды да бусы и по — другому запоешь.

— Зачем мне наряды и бусы — мертвой!

У Радомира зубы заскрипели. Несносная в своем упрямстве. И злит, что права баба! Да только… Шкуры нынче в цене выросли. Совсем охотников мало, а любителей соболей да лис куда как предостаточно. Хоть товара немного, а прибыль больше будет, чем за два последних года. И нечего спорить с бабой, пусть даже женой. Радомир холодно отстранился, раздраженно сплюнул и направился к стану. Коли хорошим ходом, дня через два у Нугора будут.

Едва забрезжил рассвет, тронулись.

Телега тяжело отбивала колесами о камни. Кони в обозе низко клонили головы. Вожжи, закрепленные за седло впереди едущего всадника, натягивались, он оглядывался, хлестал понурых по мордам, тихо ругался. Те грызли поводья, но ходу не прибавляли.

Радомир ехал впереди отряда, хмурился, вспоминая разговор с Марьей. Иногда поглядывал в ее сторону, она отводила недовольный взор. Радомир вздыхал, конь под седлом шел медленно, тряся головой и спотыкаясь.

— Тпру!

От неожиданности гнедой вздыбился. Радомир стеганул его по крупу. Конь недовольно взбрыкнул, жуя удила. Радомир схватился за ножны. Весь обоз остановился, захрипели кони. Охотницы встали в стременах, высматривая, кто или что могло остановить их путь. Мужики оскалились, сощурились, вглядываясь в дорогу.