Слёзы навий

Быстро нашел взглядом путников. Те ютились в углу длинной скамьи. Девушки едва слышно переговаривались. Бледный сидел, откинувшись спиной на теплую стену печи. Хоть и не зима еще, а та была топлена, чуялось по теплому запаху. И недаром, ночи на севере Велимира прохладные. Старик тоже разговаривал, с хозяйкой хутора. Тряс седой бородой, щурил глаза под широкими бровями. Та покачивала головой, шептала о чем — то горячо и неслышно. Глазища раскосые, темные, щурятся в сторону девок. Сама смуглая. Какого рода — племени, не знамо. Ясно, что здесь не родня ей живет. То ли кто привез с востока, то ли сама пришла. Взгляд прямой, уверенный. Смотрит, не отвернется. Ни семьи, ни детей. Хорошая баба, накормит и напоит, в хате чисто и тепло, но вот на пути встать у такой Радомир не хотел бы. Чувствовалась в ней сила… не бабья. Даже его охотницы с Данкой в спор не вступали, но те все шептались, что де глаз у нее темный, такая и шепнет в спину, так сбудется.

Данка поднялась неторопливо. Легко кивнула, без уважения, как — то между прочим.

— И тебе добре, глава Радомир!

Встряхнула косами и, покачивая широкими бедрами, пошла к печи. Сноровисто вытащила из нее горшок с варевом. На длинном столе расстелила холстяную скатерть, набрала из кадки воды, поставила тарелки, крынку с молоком. На стол накрыла быстро. По — мужицки наломала хлеб. Радомир только искоса смотрел на хозяйку, все на русую косился. И жар от ее вида в теле разгорался. Да разве ж может такая — ведьмой? Или как раз таки ведьмовской силой она его и тянет? Морок навела?

Отвлек стук двери, в хату вошла Марья. Быстро посмотрела на Радомира, прикусила губу, перевела взгляд на русую, глаза зло сощурила. Этот взгляд поймала Данка. Глянула говоряще на Радомира, тот густо покраснел, прошибло в пот. И есть совсем расхотелось. Однако Данка подошла и взяла за руку.

— Извольте, глава, отужинать. — А глаза так и едят. И отвернуться неудобно, встретишься с другим столь же едучим взглядом — Марьиным. Вот же бабы!

Мужики уж и за столом сидят, в миски кашу накладывают, а он стоит, будто лом проглотил.

— Что ж ты, глава? Вроде всегда варенья мои нравились, — не успокаивалась Данка.

Он выдавил из себя тусклую улыбку, кивнул и прошел к столу. Старик Тихон быстро наяривал ложкой. Бледный медленно возил ложкой в еде, уставившись в стол. Девки сели с другого края, ели молча, глаз на остальных не поднимая.

Радомир и сказать ничего не успел, как в тарелку хлопнулась каша, а рядом встала кружка с пенной хмельной брагой.

Радомир сунул ложку каши в рот. Та показалась безвкусной. Запил брагой. Вот это да, осушил одним глотком, протянул ожидавшей за спиной Данке. Та плеснула еще.

— Ты бы не налегал, батюшка, после дороги да не поевши, можешь и захмелеть! — елейно пропела Марья, буравя взглядом. Радомир и рад бы, да только от хмеля уже мысли ослабли, хорошо так стало. Быстро ж его разобрало. Он сунул еще ложку каши в рот и снова запил.

— Слышь, Тихон, — начал разговор, не смотря на Марью. Старик карлик глянул исподлобья, широкие брови сползлись на переносице. — А чего это вы так далеко решили женихаться? Поди, и ближе есть хорошие женихи… Вона, на моих мужиков глянь.

У мужиков ложки в руках застыли. Охотницы хором вылупили глаза. Эка невидаль, чужих в женки зазывать! Лицо Марьи стало пунцовым.

— А ты никак сам приглядел? — сощурился старик.

Радомир хмыкнул. Вот же дед, все видит. Марья не выдержала, вскочила, бросила ложку о стол и кинулась к двери, по дороге наградив девчонок ненавидящим взглядом помутневших глаз. Радомир внимания на жену не обратил.

— Может, и так. Все же лучше, чем соглядатаи. Да тебе ли не знать.

— Лучше, не лучше… А решено советом поселковым. Куды сказали, туды и пойдем. Негоже нам на переправе коней менять.

Радомир захмелело кивнул. Поймал на себе недобрый взгляд мужиков и притихших охотниц.

— И то ладно. Ваш выбор.