— С этой минуты у меня нет ничего дороже! — воскликнул я, складывая листы вдвое и пряча за пазуху. — Завтра же эти произведения станут известны моим друзьям!
— Тогда можете приготовиться к тому, что они посчитают вас по меньшей мере фантазёром, — мистер Говард одёрнул на себе халат и поправил пояс. — Что ж, тогда, как сказала Соня, прошу вас спуститься вниз!
Завтрак прошёл превосходно; мы втроём сидели возле камина и разговаривали. Я поинтересовался, почему же мой гостеприимный хозяин «добровольно ушёл из жизни»? почему он сделал это в тот момент, когда его популярность начала стремительно подниматься вверх? Он немедленно вскинул на меня свои умные, проницательные глаза:
— Одиночество, молодой человек! Мне его просто не хватало: вот и все причины моего удаления из общества мне подобных.
— Но ведь Лавкрафт был и так слишком одинок — он никогда никого не принимал; никто и никогда не видел его на улицах; говорят даже, что он даже заколотил досками окна в собственном доме, чтобы не общаться с Солнцем! Неужели и этого было мало? — не удержался я.
— Наверное, мало, — хозяин особняка переглянулся с женой. — А что касается славы, поклонников — да будет вам известно, молодой человек, что слава способна развратить какой угодно талант, если человек ей поддастся. Ну, скажите мне: разве можно что-либо сотворить стоящего, купаясь при этом в лучах славы и поклонения? Нет, творение лишь тогда будет прекрасным, если его создатель обособится, исчезнет из мира людей, скроется где-нибудь в горах, непроходимых лесах или труднодосягаемых пещерах. Что случилось бы, например, с Бахом, начни он творить свою музыку в пьяном кабаке, под крики и ругань завсегдатаев? Или с Ницше, развивай он свою философию в вагнеровском театре? Имели бы мы, люди, в таком случае замечательного композитора и замечательного мыслителя? Нет, нет и ещё раз нет! Среди людей творить невозможно — среди них возможно лишь существовать.
— Но ведь вы продолжаете творить?
— Конечно! Время от времени я появляюсь на земле, приплывая из океана вместе с Соней…
— …как семейство Маршей к рифу Дьявола, — не удержался я.
— Да, Царство Глубоководных описано мной довольно точно — обряды, дворцы, сады и тому подобное.
— Ужасно напоминает язычество, даже демонические культы.
— Естественно! — согласился хозяин. — Там нет места христианскому Богу и святым. Они предлагают отнюдь не то, что может удовлетворить человека после смерти.
Соня разливала кофе в чашечки, слушая наш разговор. Шторы на окнах были подняты; ранний свет заливал комнату. Буря совершенно улеглась; невозможно было даже поверить в то, как ужасно она свирепствовала ночью. Я надел свой пиджак, переложив рукописи в один из боковых карманов; одежда была ещё тёплой от близкого соседства с камином и мне было несколько жарко в хорошо натопленном помещении. Поднося маленькую фарфоровую чашечку к губам, я осторожно глотал горячий кофе, а хозяин дома, сидя в кресле, по-стариковски обхватив руками колени, рассказывал мне о своей переписке со знакомыми.
У меня постепенно улетучивались все подозрения по поводу розыгрыша и недоверие к речам гостеприимного худого мужчины. Конечно, трезвый рассудок продолжал вопить мне на ухо: «Этого не может быть!», но можем ли мы, имеем ли мы право всегда руководствоваться подобной вещью? В моём ночном и утреннем происшествии не было ничего обычного — наоборот: всё было из ряда вон выходящим. Мог ли я объяснить это разумно? Никогда. Вернее, не мог объяснить этого материалистически, но мистическое наитие — вечно неусыпно в каждом человеке. Что же получается? Получается то, что в данную минуту передо мною никто иной как Лавкрафт помешивает ложечкой кофе в чашке; и именно он подарил мне три своих неизвестных никому произведения, сделав на них дарственную надпись. Если всё это не укладывается в голове, можно ли понять и поверить в это душой?
— Простите, но всё это просто невозможно! — произнося эти слова, я сам не желал верить сказанному. — Да неужели вы — Лавкрафт? Неужели я — беседую с Лавкрафтом, да ещё и с его супругой?
— Сомневаетесь снова? — он откинулся в кресле. — Правильно. Глупо всё принимать на веру, не проанализировав информацию. Анализ — это и есть зачастую сомнение. А сомнение — вернейший метод познания. Вот и вся истина… — он на секунду умолк, но затем продолжил. — Однако, достаточно вам осмотреться — и вы увидите, что не только беседуете со мной и моей женой, но ещё и находитесь в нашем доме — доме Лавкрафта. Это вас нив чём не убеждает? Как не убеждает и мой подарок?
Я молча думал и не знал, что же мне делать — признавать хозяина дома великим писателем прошлого или не признавать. Естественно, на данный вопрос может быть только один ответ — или передо мной Лавкрафт, или нет. Рукописи, жена, внешность хозяина — это не может служить твёрдым обоснованием первого, хотя и глупо всё это относить в разряд подделок. Одно особенно смущало меня — стиль написанного. Может быть, это было единственным, что сопротивлялось тому, что люди обычно именуют «трезвым рассудком». Настолько глубоко литературный стиль скопировать невозможно. Да и зачем? И как? Ведь для этого надо и думать так же, как думал сам Лавкрафт; без знания его мыслей невозможно построить ни абзаца! Для этого десятки лет нужно провести жизнью Лавкрафта, изучить его миры, создать себе необходимые для этого условия. Но… для этого надо родиться гением. А гениальное мышление — не украдёшь…
Через несколько минут мы стали прощаться: я надел пальто и направился к двери.
Хозяева поднялись вслед за мною с улыбками на лицах.
— Очень приятно было поговорить с вами, молодой человек! — сазал хозяин, тоже одеваясь — он тоже хотел немного прогуляться по берегу моря, по свежему снегу. — С людьми-то, сами понимаете, мы с Соней уже много лет не общаемся, так что вы для нас этим утром были сущим кладом.
ebooksa