Затем я начал — повесть за повестью, новеллу за новеллой — анализировать высокий творческий талант Лавкрафта с его самых ранних произведений и до последнего. Хозяин постепенно, казалось, заражался моим пылом, включаясь в беседу; мы обсуждали произведение за произведением — и мне пришлось признать, что передо мной находится поразительный знаток творчества писателя. Мы говорили о мирах Лавкрафта, о безжалостных Глубоководных Богах, о далёких звёздах, о пришельцах из Иных Вселенных, о Зле, вечно содержащемся в недрах Земли и Воды и готовом в любую минуту вырваться наружу — и поглотить человечество, которое никогда не было в состоянии вести с Ним подготовленную борьбу. Мы разгорячились — так бывает всегда, когда два знатока, обсуждая любимую тему, сходятся в закрытом помещении один на один. Я вернулся к «Necronomicon».
— Откуда же у вас, простите за нескромный вопрос, этот чудесный экземпляр? Ведь это — рукопись?
— Смотрите сюда, мой друг! — он указал пальцем на последнюю страницу. — Вы не читаете по-латыни? «1281 A D, master Albertus fecit» — «сделано мастером Альбертусом, 1281 год от Рождества Христова». По-видимому, работа монаха-переписчика, так как оригинал написан Абдул аль-Хазредом в IX веке нашей эры, если не раньше.
— Поразительно! Я всегда считал — да и не я один! — что Necronomicon не только не был написан, но полностью является выдумкой самого Лавкрафта…
— Ничего подобного! Подлинность рукописи не оставляет места сомнению. Да пусть даже это и подделка; пусть Лавкрафт придумал или даже написал (допустим это) Necronomicon — как он его писал? Для этого необходимо знать семь древнейших языков, в числе которых арабский, санскрит, арамейский и древнееврейский? Это вам, молодой человек, не какая-нибудь латынь или греческий! Только на изучение этих языков жизни не хватит!
— Верно, — согласился я, — а ведь Лавкрафт помимо этого оставил несколько увесистых томов своего творчества, да ещё массу писем на такое же — если не более — количество бумаги. Итак, значит, Necronomicon существует, и автор его — безумец аль-Хазред.
— Конечно, — продолжал мой собеседник, — Лавкрафт пользовался латинским переводом оригинала; откуда иначе выдержки из этой книги могли бы взяться на страницах его произведений? Или, может, вы хотите уличить его во лжи?
— Не имею ни малейшего намерения. Писатель ничего не придумал, за исключением реки Мискатоник и ряда городов — Иннсмаута, Эркхама, Данвича и им подобных. Но я считаю, что это придало его произведениям ещё большую силу — города эти так ярко и живо описаны, что поклонники Лавкрафта разыскивают их до сих пор, словно они существовали бы на самом деле! Я мыслю себе, что в творчестве писателя это весьма правильный ход — слить воедино выдумку и реальность.
— Лавкрафт наверняка думал так же, — улыбнулся мой хозяин. — А что вы думаете о его божественном пантеоне?
Я в упор посмотрел на него:
— Писатель был замечательным визионером и духовидцем — почему бы ему в таком случае не видеть того, что не могут созерцать простые смертные? Здесь я ничего не могу считать выдумкой.
Беседа наша продолжалась. Мистер Говард знал о писателе гораздо больше меня и, в какой-то степени, я нашёл это для себя оскорбительным. Но можно ли, справедливо ли дуться на человека, знающего больше других?! Если я мог рассказать любую из новелл писателя очень близко к тексту, то он запросто цитировал многие места наизусть.
Под конец я не выдержал:
— Мистер Говард! — чувство восхищения им искренне подтверждало мои слова. — Мистер Говард! Я, прямо, не знаю, как мне благословлять эту бурю, которая привела меня к порогу вашего дома! Говоря откровенно, я всегда считался в своём кругу непревзойдённым знатоком жизни и творчества Лавкрафта, но против ваших знаний о нём — мои совсем ничего не стоят! Признаться, я вам ужасно завидую; в том числе и тому, что ваше имя — имя великого писателя. Вы так хорошо осведомлены о его жизни, что я…
Мистер Говард снова улыбнулся:
— Завидовать, молодой человек, здесь совершенно нечему: если я был бы поклонником писателя, тогда — и лишь в том случае — ваша зависть чего-нибудь да стоила. Не стоит удивляться тому, что жизнь и творчество Лавкрафта мне хорошо известны… Дело в том, что я и есть Говард Филлипс Лавкрафт.
С самого начало его речи я словно оцепенел; последняя фраза отдалась в моих ушах ударом молота по наковальне. Я подумал, не схожу ли с ума, и смотрел на собеседника, идиотски мигая то правым, то левым глазом. Он положил свою тонкую руку мне на плечо:
— Ну, ну! Успокойтесь, я понимаю — это весьма неожиданно. Возьмите себя в руки и сядьте. — С этими словами он усадил меня на прежнее место.
В голове моей царил настоящий Содом; мысли цеплялись одна за другую с той же скоростью, с какой одна о другую и разбивались.
— Это — розыгрыш? — только и смог выдавить я. — Не думал, что наша беседа так глупо закончиться!
ebooksa