Сумерки

— Очень уж вы, ваше превосходительство, изволите благородным и простодушным быть, — заключила она и поглядела на Ивана. — В нашем-то мире таким уж быть не просто нельзя, а даже и стыдно.

Безбородко обратил взор своих огромных синих глаз на купчиху и веско сказал:

— Надо, надо, сударыня, быть именно таким вот! Таким, как генерал. А иначе уж и мир будет не мир, и жизнь не станет жизнью. А все одно будет кругом — существование! В благородстве и простодушии его превосходительства вся наша русская душа скрывается. Все, что есть у нас самого лучшего, все это в нем, в генерале Гаврилове. Вы говорить изволите, что нельзя в наше время быть благородным и простодушным, даже стыдно, имея при этом в виду, что всяк может обмануть и ограбить. А не учитываете, что быть таковым, как генерал, наоборот, выгодно. Да, именно выгодно. Ведь генерал-то поместье Троекуровку получил, когда кровь в боях проливал. И государь его по заслугам наградить изволил. Стало быть, за благородство его превосходительству была Троекуровка пожалована!

— Истинно так! — вскричал старенький генерал и даже порывался привстать с дивана, подхваченный речью Безбородко, но купчиха вовремя его от этого преждевременного шага удержала, мягко, но настойчиво уложив обратно.

— А что касается до простодушия, то посмотрите сами, сударыня, сколько чистых и благородных сердец привлек его превосходительство под свой кров, едва ему стало туго. — Тут Иван широко окинул рукою гостиную, захватывая купчиху, вошедших в комнату художника и Софью, а также сидящую в углу за столом Аглаю Ивановну и почтительно стоящего возле нее старого камердинера, старательно запоминающего рецепт редкого травяного настоя для хозяина, коий ему уже в третий раз объясняла тетушка. — Не будут к дурному человеку приходить столько хороших людей одновременно. И к хитрому, умному и изворотливому тоже не будут. Не придут, а если и придут, то только чтоб посмеяться над ним и тотчас же мчаться по своим делам дальше, попутно всем и каждому о горе хитрого и умного негодяя рассказывать. Так что быть простодушным и благородным очень даже выгодно и удобно. И уж совсем никак не стыдно, как вы изволили заметить.

Купчиха с большим уважением поглядела на Безбородко.

— Как вы, сударь, говорите, — заметила она. — Красиво говорите. Слушать вас — одно удовольствие! И для души так-то вот полезно, что я даже таю.

Внезапно из прихожей раздался настойчивый звон колокольчика, извещающий о посетителе. Старый камердинер заспешил из гостиной, так и не поняв, что после чего надо в настой подкладывать. Добрая тетушка только рукою вслед ему махнула, дескать, тоже из простодушных, сразу-то и не уразумеет, а по сто раз объяснять она уж устала. Через некоторое время камердинер возвратился и объявил, что пришел с визитом господин Жорж Лурье.

При упоминании о флигель-адъютанте Софья сильно покраснела и смутилась. Она даже отошла поглубже в гостиную, к столу, спрятавшись за большим самоваром около тетушки Безбородко. Видимо, визит Лурье был ей не по душе.

В гостиную легкой походкой вошел похожий на сладкого херувима флигель-адъютант Лурье. Он небрежно кивнул стоявшим поодаль Ивану и Ломакину, почтительно поздоровался с генералом, спросил о его здоровье и старательно поискал глазами прятавшуюся за самоваром Софью.

— Благодарю вас, молодой человек, неплохо. Вот только старые раны дают о себе знать, — хриплым и тихим голосом сказал Гаврилов.

Приход блестящего флигель-адъютанта вызвал в небольшой компании некоторое напряжение и даже неприятие нового гостя, прямо-таки повисшее и физически ощущаемое в воздухе, однако Жорж Лурье этого не замечал или не захотел замечать и напрямик направился к Софье.

— Здравствуйте, уважаемая Софья Семеновна, — нежным голосом пропел он. — Как поживаете?

Флигель-адъютант неожиданно взял Сонечку за руку и легонько приложился к ней губами. При этом лицо его не выражало абсолютно ничего, будто бы на него была надета красивая маска.

— Все так же художничаете? Можно ли глянуть? Я, знаете ли, немного в искусстве понимаю, так как вырос с маменькой в Париже.

Так как Софья все молчала, то флигель-адъютант, решив, что в этом присутствует доля согласия, взял из ее рук холсты, которые до этого генеральская дочь показывала Ломакину. Зная по опыту о собственной неотразимости, Лурье имел ярко выраженное нахальство, считая, что такому красавчику все дозволительно.

— А недурно, весьма, Софья Семеновна, недурно, — с видом знатока заметил он, оттягивая руку с холстом как можно далее и щуря глаз, словно заправский ценитель живописи.

— Что вы лжете! — неожиданно воскликнула Софья и, вырвав из рук блистательного флигель-адъютанта рисунки, выбежала вон из гостиной.

Лурье лишь мило заулыбался ей вслед.

— Дитя, чистое дитя, — сообщил он с суровым осуждением глядящим на него Ивану и художнику. — Кстати, сударь, я вас искал, — неожиданно сказал он, обращаясь к Безбородко, и, совершенно игнорируя присутствие стоящего рядом с товарищем Ломакина, взял его под руку и отвел к окну. — У меня имеется весьма секретное дело к вам.