— Решка, — произнес Владимир, поскольку ничего другого у него не оставалось.
Граф медленно подкинул монету вверх, та, сделав несколько оборотов в воздухе, упала наземь. Все бросились к ней, кроме Волкова, который гордо остался стоять на месте, делая вид, что ему нет дела до того, кто будет стрелять первым. Когда секунданты и Павел подняли взгляды, Владимир и так все понял по мрачному выражению лица Мартина и по улыбке на губах графа:
— Ну что ж, жребий брошен, — сказал граф. — Павел — вы счастливчик, вы стреляете первым!
Мартин что-то недовольно пробурчал по-испански, но спорить не стал, вместо этого он подошел к Владимиру и, положив руку ему на плечо, произнес:
— Vaya con Dios, amigo[16]!
Владимир коротко улыбнулся и кивнул испанцу. Он знал, что Мартин не склонен к долгим душевным монологам, да и никакой монолог на свете сейчас бы не помог лучше, чем пара слов и дружеское похлопывание по плечу, и наставник знал это, поэтому он и поступил именно так.
После того, как секунданты закончили наставления, дуэлянты поспешили занять позиции. Владимир и Павел встали спиной друг к другу и подняли пистолеты. Такие разные, как свет и тьма: черноволосый одетый во все темное Владимир, чаще задумчивый и погруженный в мысли, и светлый золотовласый Павел, радостный и безмятежный юноша, душа компании. Такие разные они были и в то же время так похожи: служили вместе, вместе грезили великими свершениями, дружили и ходили на одни приемы, и так же вместе полюбили одну красавицу, ту, которая пусть и не по собственному желанию, но все же стала причиной поединка двух друзей, которые теперь стояли посреди кладбища, друг против друга, с пистолетами в руках и готовые убивать…
— Начинайте! — отдал приказ граф.
И дуэлянты мерными шагами направились в разные стороны. Возможно, для Владимира эти девять шагов показались самыми длинными в его жизни, хотя участвовать в дуэлях ему уже приходилось, но до этой минуты никогда противником не был друг, жизнь которого для него казалась такой-же ценной, как и собственная.
Наконец, эти девять шагов закончились, и Владимир медленно повернулся… Напротив него стоял Павел со вздернутым пистолетом на вытянутой руке, его золотые локоны развевались на ветру и поблескивали в лучах восходящего солнца, а в глазах читалось напряжение и решимость…
«Возможно, красивая бы получилась картина, согласись какой-нибудь художник написать его портрет в эту секунду, — неожиданно для себя подумал Владимир, и сам усмехнулся этим помыслам. — Боже, какие только глупые идеи не приходят нам в голову, возможно, в последнюю секунду нашего бытия».
И тут прозвучал выстрел…
Владимир закрыл глаза, но не от страха, нет, страха не было! Было лишь нежелание видеть то, что в тебя стреляет твой лучший друг, а еще что-то древнее, что всякий раз в минуты опасности заставляет, пусть и на долю секунды, но все же прикрывать очи.
По голове Владимира пробежал легкий ветерок, и молодой дворянин почувствовал, как что-то падает вниз. В следующую секунду он открыл глаза и вспомнил, что не снял с головы цилиндр, который сейчас продырявленный валялся у его ног.
— Отличный выстрел, дружище! — усмехнулся Владимир.
— Что ты несешь, я целился ниже! — возмущенно закричал Павел.
Но Волков в этот момент подумал совсем о другом, а именно о том, что Павел не захотел его убивать, а промахнулся намеренно.
Рябов покачал головой и шепнул что-то на ухо Смолину, тот лишь усмехнулся и кивнул в ответ.
— Ваш выстрел, Владимир, — произнес граф.
Волков поднял пистолет и посмотрел на Павла, тот в эту минуту казался ему совершенно потерянным. И Владимир опустил пистолет.