— Павел, послушай, я не хочу в тебя стрелять, — начал Владимир. — Ты уже все доказал, выслушай же теперь меня!
— Я не хочу тебя слушать! — закричал Юсупов. — Стреляй же!
— Павел — ты мой друг, и я люблю тебя и поверь, я не волочился за Анечкой, и ее приход ко мне связан совсем с другим… — не обращая внимание на возмущение друга, продолжил Волков.
— Я не верю тебе! Ты все лжешь! — вновь закричал Павел, совсем выходя из себя. Его лицо покраснело, а глаза заблестели, будто наполнившись слезами. — Стреляй же, черт тебя подери, стреляй! Иначе, если ты не выстрелишь, я все равно убью тебя!
Владимир вздохнул и с тяжестью на сердце поднял пистолет. Локон его черных волос, покрытый пепельной сединой, упал на правый глаз и закрыл обзор для прицела, молодой дворянин сдул его и прицелился вновь в разгоряченного и тяжело вздыхающего Павла. Убивать друга ему не хотелось, и он знал, что свой выстрел он произведет мимо, а потом будь что будет. И Владимир спустил курок…
Когда дым рассеялся, Павел уже не стоял, он лежал на земле в грязи на лесной дороге. Не понимая, почему так произошло и, не обращая внимания на возмущенные выкрики секундантов Юсупова, Волков поспешил к другу. В груди Павла виднелась рана, влажная белоснежная рубаха быстро становилась алой, из глубокой раны фонтаном хлестала кровь. Владимир упал на колени и попытался немного приподнять беднягу, тот удивленно на него посмотрел, и казалось, что-то постарался произнести, но этого у него не получалось, и вместо звука голоса у Павла получалось лишь харкать кровью.
— Прости меня, прости… — обнимая друга, заговорил Волков. — Я не знаю, как это вышло, я не целил в тебя, я стрелял мимо! Прости!..
Юсупов вновь попытался заговорить, но у него опять ничего не вышло, из всех булькающих слов Владимир сумел разобрать только: Аня.
— Да, да, Аня! — забормотал Волков. — Друг, она любит только тебя!.. Прости меня… Все это было лишь недоразумением, и она любит только тебя…
Владимир понимал, что обманывает Павла, но ничего другого в этот момент он просто не мог сказать, почему-то ему захотелось поддержать друга и заверить его в том, что это оказалась всего лишь ошибка, пусть даже через минуту его слова и будут никому не нужны, но сейчас они имели значение для Павла.
— Прости меня, друг! — прижимая Юсупова к себе, в очередной раз произнес Владимир, а затем ощутил, как его ладонь сжала окровавленная рука друга. — Прости! — поднимая голову и заглядывая уже в мертвые глаза Павла, повторил Владимир. — Про-сти!!!
А затем он вновь прижался уже к мертвому телу и зарыдал. В этот момент взгляд Владимира вдруг упал на пистолет, отброшенный им в сторону, когда он приближался к Павлу, а затем, как бы осознавая какую-то мысль, Волков поднял глаза на графа Рябова и гусара Смолина и произнес:
— Это все вы! Это вы сделали! Вы сбили прицел, потому и он и я промахнулись, только мой промах оказался удачнее!
— Что вы несете, Волков, вы, наверное, сошли с ума?! — возмутился граф.
— Нет, это так! — поднимаясь с колен, произнес Владимир. — И мы с вами знаем, что это так!
— Ты в этом уверен, волчонок? — хватаясь за эфес шпаги, выкрикнул Мартин.
— Да! Я бы не промахнулся так нелепо!
— Sucio cerdo[17], - зарычал испанец, выхватывая шпагу и бросаясь вперед.
Навстречу ему бросился Смолин с саблей в руке, надеясь получить реванш за поединок в доме Ларионовых или, возможно, просто стараясь защитить своего товарища Рябова, сам же граф сломя голову бросился к старой обветшалой церкви, возле которой стоял экипаж.
Владимир резко поднялся и кинулся к тому месту, куда он откинул трость. Обнаружив ее, Волков скинул ножны и, обнажив скрытый клинок, бросился за графом, который сейчас улепетывал во всю прыть. Краем глаза Владимир успел заметить, как Мартин, совсем не церемонясь с гусаром, несколько раз нанес противнику опасные раны, но тот, не щадя себя, даже и не думал сдаваться.