Тайна Черной пирамиды

Девочка немного смутилась и, развернувшись, побежала назад к матери. Владимир же спрятал хлеб под полушубок и почувствовал его тепло. Есть хотелось очень сильно, поскольку в пути их кормили плохо, несколько раз в день: утром и вечером какими-то сухарями и безвкусной кашей, а это был хлеб, самый настоящий, свежий, теплый и вкусный хлеб. Молодой дворянин и представить себе не мог, что однажды он так будет рад ему. И когда добрая девочка скрылась из виду, Волков снова достал булку и ощутил на себе завистливые взгляды остальных каторжников. Отчего-то ему стало совестно, что хлеб достался только ему, и Владимир, отломив от него кусочек, протянул его Мартину, а затем, отломив еще один, протянул другому каторжнику, мужик поблагодарил и с радостью взял дар, а дворянин уже отламывал следующий. Таким образом, всем каторжникам досталось по куску хлеба, и даже здоровяк, сцепившийся с испанцем, получил свою порцию, правда благодарности от него Волков так и не дождался.

Один из солдат, приставленных к ним, с интересом посмотрел на Волкова и назидательно сказал своему товарищу:

— Человеческая милость не знает границ.

Владимир, правда, не понял, относилась ли эта фраза к доброй девочке или к нему лично, но это для него было и не важно, ведь сейчас он наслаждался самым вкусным хлебом в своей жизни, вспоминая милосердную девочку с голубыми, как ясное безмятежное небо, глазами.

Глава 2. Таежный острог

Спустя еще несколько недель пути, повозка, везущая Владимира Волкова, Мартина де Вилью и других арестантов, прибыла к месту назначения. Этим местом оказался одинокий острог, стоящий в глубине таежного леса на берегу реки Оби в Томской губернии. Зима уже вступила в свои права, мороз стоял жуткий, и река была скованна льдом. Вовсю гулял холодный, протяжный ветер, который раскачивал макушки вековечных сосен и проникал везде, где только мог: в щели повозки, а там забирался под полушубки осужденных и даже глубже, пробирая до костей. И потому арестанты уже с какой-то надеждой ожидали прибытия. И вот прибытие состоялось, и их путь, наконец, окончился.

Острог стоял на самом краю крепостного вала и был огорожен высоким частоколом. Ворота его охраняли часовые, укутанные в шинели и расхаживающие взад и вперед для согрева. Увидев повозку, сопровождаемую конвоирами, они сначала проверили документы, а потом уже впустили ее внутрь, отворив высокие сосновые врата.

Как и всегда повозку сначала обступили конвоиры, нацелив на нее ружья, а уже потом поручик выпустил арестантов. Владимир, Мартин и другие осужденные вышли на свежий морозный воздух и очутились посреди двора, обнесенного высоким частоколом. Вокруг стояли солдаты, смотрящие на вновь прибывших равнодушными взглядами. За служивыми виднелись длинные срубы-бараки, предназначенные для каторжников, и другие сооружения хозяйственного назначения, крыши которых оказались занесены снегом. Впрочем, снег покрывал и весь двор, на который выпустили осужденных, но не от того, что его не чистили, с этим как раз таки обстояло строго, а от того, что снег шел и сейчас. Его белые мохнатые крупинки падали на землю, на забор, на крыши бараков, на фуражки и шинели солдат и на черные волосы Волкова, как дикого зверя, сейчас взирающего на место, где ему было суждено провести долгие и горькие годы жизни.

Поручик, главенствующий над конвоирами, сейчас стоял спиной к арестантам и разговаривал с каким-то усатым толстяком в офицерской шинели и теплой мохнатой шапке, совсем не по уставу надетой на круглую голову ее обладателя. По погонам на шинели Владимир разобрал, что ее хозяин состоит в звании плац-майора, и наверняка является главой острога.

— Ну, все ясно, — донесся до осужденных голос майора, и поручик отошел в сторону, открывая большую и тучную фигуру хозяина.

Толстяк заложил руки за спину и с важным видом побрел мимо арестантов, выстроенных в шеренгу.

— Запомните каторжники! — произнес он, — меня зовут Аристарх Карлович Бестужев, и теперь я вам буду вместо отца и матери! — Плац-майор усмехнулся, явно довольный собственной шуткой, и продолжил. — Именем императора-батюшки нашего Николая я назначен начальником этого острога, посему на срок, отмеренный вам, вы поступаете в полное мое распоряжение, и теперь только я буду решать, кого миловать, а кого угощать палками. И запомните: я люблю порядок и полное подчинение, поэтому со мной лучше не ссориться!

Проходя мимо Волкова и де Вильи, плац-майор неожиданно остановился и посмотрел на Мартина.

— А это еще что за птица? — сказал он.

— Я не птица, — огрызнулся Мартин.

— Молчать! — заорал Бестужев. — Молчать, пока я не дал тебе слово! Ярушин, кто это?

— Испанец, ваше благородие, — отозвался поручик, привезший арестантов в острог. — Он был осужден вместе с этим… дворянином, — Ярушин кивнул в сторону Волкова. — Они застрелили одного и хотели убить еще двоих, но…

— Цыц! Это уже не важно! — цыкнул на него Бестужев. — Значит испанец, эка невидаль. Цыгане были, татары были, черкесы были, даже поляки и те были, а вот испанцев еще не было… Будут ли у меня с тобой проблемы?

Мартин с подозрением посмотрел на плац-майора, но промолчал.

— Отчего не отвечаешь? — спросил Бестужев. — Или ты не разумеешь по нашенски?