— Они прилетают сюда умирать… — рассеянно проговорил Сергей, сам не зная почему.
Комнаты второго этажа ни на Сергея, ни, тем паче, на Эдика особенного впечатления не произвели. Старая, случайная конторская мебель, паутина, пыль, плесенная чернота по углам да сквозняк через выбитые стекла… Впрочем, в самой большой из комнат, служившей некогда, судя по обилию стульев, залом заседаний, а еще раньше — банкетным залом, в углу под большим масляным портретом Ленина обнаружились царственные останки черного резного пианино с выгнутыми подсвечниками на передней стенке. Сергей поднял седую от пыли крышку. Гнилозубой улыбкой обнажились клавиши с отклеенными костяными пластиночками, противоестественной фальшью прохрипели бессмертного «Чижика-Пыжика» и смолкли навсегда…
Сторож картофельного склада презрительно и разочарованно хмыкал. От бывших барских хором, где ему, благодаря отцовым запретам, хотелось побывать с детства, Эдик ожидал большего. Ну, на худой конец, иконки какой-нибудь завалявшейся — они, как он слышал, дорого у антикваров стоят. Ну, да нет — так и не надо. Можно, конечно, ту черную тумбочку прихватизировать — все-таки барская, — да только как ее, развалюху, везти по лесам-по колдобинам (и мотолер сдох!)… Кстати, как здесь насчет сортира? Тоже отсутствует, конечно… И Эдик, возжегши захваченную из дому свечу, ибо уже совсем стемнело, вышел на улицу.
Эх, выпить бы! А то на душе как-то дерябно, тревога-муть-дрянь… Выпить бы — а ни хуя!.. И мотолер сдох, ой-ё-о… И ветер к ночи поднялся… Смех-смехом, а ведь и впрямь батюшка Филарет, мат-ть его, вспоминается. Со всеми россказнями… Ишь, как завывает в трубе… Но мы упырей не боимся! Чего нам их бояться — сами шестой год чуть не на погосте живем!.. Отче наш, иже еси на небеси… Надо будет, как вернемся, у Сереги еще один пузырек выколотить — за беспокойство лишнее да за мотолер, за моральный, стал-быть, ущерб… А ежели опять, как в тот раз, тошнить будет — так и два пузырька, и три… Да святится имя Твоё, да пребудет царствие Твоё…
Эдик застегнул штаны и вернулся в дом. Сергея он нашел — по желтенькому свечному лучику — на первом этаже, в коридоре направо, перед огромными напольными часами. Казалось, они вросли в пол — среди тех, кто в разное время хозяйничал в особняке, не нашлось охотников ворочать это монументальное сооружение в корпусе из мореного дуба. Медные готические стрелки спали на двух. Большой лунный маятник терялся за толстым стеклом в густейшей седине паутины.
— Ничо так себе часики… Прям с меня ростом! — визгливо восхитился Фырган, дотрагиваясь до стенки корпуса.
— Смотри-ка, Эдик! — тихо воскликнул вдруг Сергей, опускаясь на корточки перед застекленным маятником и нервно крутя свечкой чуть ли не у самого своего носа.
— Тю-у-у! — тревожно присвистнул Фырган, среди паутины, пыли и сухих паучьих трупиков разглядев, наконец, то, что лежало в углу, за маятником.
Это был скелет. Скелетик, желтоватый крысиный скелетик, что само по себе еще не повод для тревоги. Но весь фокус состоял в том, что у скелетика был не один, а… два черепа!
Шок быстро сменился осознанным и деятельным любопытством. Но отпереть часы, разумеется, не удалось. Они были заперты давно потерянным ключом; применять же монтировку Сергей категорически запретил. Эдик забормотал разочарованную непотребщину, решив про себя не далее как этой ночью непременно наведаться к страшному хронометру и взломать его. Пока же следовало определиться с ночлегом. Оставив Сергея и дальше любоваться костями двухголовой крысы, Фырган вышел из коридора в вестибюль, к мраморной лестнице.
— Серё-ог! Ты идешь, бльть?! — прокричал сторож картофельного склада, от нечего делать начиная со свечой в руках размеренно маршировать по вестибюлю. Бездумные шаги направлялись то к дверям, то к первой ступеньке лестницы; но вот они раздались в закоулке между лестницей и стеною — раздались и прекратились.
— Серрёг!! Иди сюда! Тута еще дверь какая-то!
В подлестничном пыльном мраке декорацией к сказке про Золотой ключик чернела небольшая дверь. Она была заперта небольшим висячим калачиком явно советского происхождения. Не долго думая, Сергей просто взял у Эдуарда монтировку и после некоторых усилий сокрушил непрочный замок. Дверь отворилась, обдав взломщиков сырым плесенным запахом.
— У-у, да что там смотреть! Хлам какой-то, — сказал Эдик-Фырган, переступая порог с поднятой над головою свечкой.
Сергей заглянул в помещение и согласился с ним. Да, смотреть действительно было не на что: темная сырая комнатенка с заложенным окном — очевидно, бывшая лакейская, — была снизу доверху завалена заплесневевшими досками, пустыми ящиками, а также лопатами, топорами и прочим шанцевым инструментом — больше изломанным и ржавым.
— Я, Серега, лучше наверх пойду — на ночлег определяться. Ты как хочешь, конечно…
— Погоди, я тоже с тобой.
Для ночлега Сергей облюбовал маленькую комнату в конце коридора, служившую когда-то, судя по нише-алькову, одной из господских спален. По сравнению с другими комнатами осиновского особняка, эта казалась чуть менее запущенной, даже оконные стекла в ней были целы. А кроме того, там стояли два абсолютно неповрежденных конторских стола, могших послужить кроватями.
Сергей и Эдик не без помощи все той же монтировки растворили ссохшиеся рамы, и в затхлую комнату тотчас притянуло живой ветер. Эдик смахнул рукавом многолетнюю пыль со своего стола, поставил на него рюкзак и начал раскладываться на ночь. Сергею спать не хотелось. Он решил придать комнате более обжитой вид, хоть отчасти избавившись от паутины, грязи и птичьего помета, в изобилии покрывавших изуродованный паркетный пол.
— Ты куда?