До полудня Иоганн Эспенлауб спал, с полудня до шести ощупывал животы местных богачей, отрезал гангренозные конечности, смешивал микстуры; ровно же в восемь все двери в его доме запирались, а сам он исчезал в маленьком кабинете; ключи от него он всегда носил на шее — вместо нательного креста. И довольно долго никто ничего не мог заподозрить, пока в одну прекрасную ночь улица, на которой стоял дом господина Эспенлаубуса, не проснулась от звона и грохота.
Ни с того ни с сего в докторском кабинете вылетели стекла и чудовищным вихрем выбросило из окна несколько реторт, песочные часы, оторванный указательный палец и, между прочим, толстую книгу в темно-коричневом переплете. Ни на следующий день, ни позже никто доктора Эспенлаубуса не видел. Появился он лишь через неделю, объяснив это собственной болезнью.
Действительно, всякий, кто взглянул бы на почтенного доктора, мог не сомневаться в том, что он болен. Оторванный палец — это было далеко не самое худшее. Доктор похудел, пожелтел, волосы его стали совершенно седыми — казалось, к своим сорока четырем годам он враз прибавил еще лет десять. В глазах его навек поселился некий нехороший беглый проблеск — словно безумие пролетало теперь иногда в зеленых оконцах докторовой души. А может, и не безумие, но какое-то иное, нездешнее, подозрительное знание…
Как бы там ни было, а практика Иоганна Эспенлауба так и не возобновилась. Еще неделю он провел в стенах своего угрюмого дома в полном отшельничестве.
Слухи о докторе множились бессчетно. Сначала ему приписывали занятия химией, изобретение нового диковинного пороха, но постепенно, припомнив Эспенлаубу и его вечную угрюмость, и редкие посещения церкви и… и чёрт знает что ещё, обыватели не сговариваясь объявили непонятного доктора злокачественным вольнодумцем. А потом — и заговорщиком, намеревавшимся при помощи сатанинских сил крупно напакостить одному из своих пациентов, а именно — самому князю… Словом, вскоре против доктора составился самый настоящий заговор.
Одну из главных ролей в нем сыграла некая добродетельная вдовушка — из тех, что во все века всех усерднее бормочут в церквях и заботливо подсматривают в соседские замочные скважины. Так вот, эта достойная женщина, едва заслышав грохот и звон у Эспенлауба, моментально выскочила из дому и потрусила под окна своего загадочного соседа. Конечно, ничего понять она так и не смогла, но зато споткнулась о большую распахнутую книгу. Подхватив изувеченный падением фолиант, вдовушка поскакала обратно.
Злосчастный труд был написан на неведомом восточном языке, так что прочесть его, конечно же, не удалось. Но вдовушка не унывала: праведное чутье подсказывало ей, что странный фолиант заслуживает самого пристального внимания властей… как и его бывший хозяин. И доблестная горожанка не сразу, но все-таки добилась чести быть выслушанной самим князем.
Однако благочестивым планам ее не суждено было осуществиться. За день до назначенной аудиенции страшная книга исчезла, так что вдовушке пришлось объяснять, как говорится, на пальцах, а это, согласитесь, далеко не так эффектно. Но ее все же выслушали, поблагодарили за бдительность, пообещав заняться доктором вплотную. Вот только заняться к тому времени было уже некем: черная карета, запряженная вороной парою, умчала доктора Эспенлаубуса, а куда умчала — черт ведает… И тогда же случился пожар. Ну, тут-то все были едины: свою «маленькую крепость» доктор на прощание поджег сам. Судя по всему, сперва обработав все комнаты в ней каким-то хитрым горючим раствором, ибо, несмотря на дождь, дом выгорел моментально и начисто.
И не было в городке никого, кто смог бы сказать что-то большее об Иоганне Эспенлаубе. Ведь был он холост, родственников сторонился, как чумы, а все пятеро его слуг оказались от рождения глухонемыми…
…Дождь нарастал. Доктор отвернулся от окна кареты и задернул шторку. Прикрыв глаза, он вслушивался в громовое ворчание вдали и думал о своем доме. Успел ли он как следует выгореть? Или, может, расторопные соседи во главе со все той же несносной фрау Шмидт остановили огонь? Впрочем, даже если и так, то уж Рабочая-то Комната наверняка успела превратиться в черный остывший ад. Полопалась лабораторная посуда, бумага и пергамент меж съежившихся переплетов стали слоями хрупкого угля… Доктор вздохнул, вспоминая свой потайной кабинет. Нигде и никогда он не чувствовал себя так хорошо, как там. Среди стен, уставленных шкафами с книгами и инструментами, под чучелом небольшого пыльного крокодила, забавно качавшегося на цепях под потолком… Там Иоганн Эспенлауб освобождался от главного страха, прилипшего к его душе еще в отрочестве, — мучительного, повседневного страха смерти. В той маленькой комнатке он двадцать лет деятельно боролся с ним. Сначала лишь как дерзостный анатом, фармацевт, химик. Но потом… Потом Эспенлауб неосторожно перешагнул некую грань. И не пожалел об этом…
Собственно говоря, открылось ему тогда немногое. Первым и главным впечатлением был ужас — неизбежный при всяком поверхностном общении с Потусторонним. Но вслед за ужасом пришло болезненное желание заглянуть За Грань снова и снова… Именно там и следовало добыть те знания, что Эспенлауб безнадежно искал на дне своих реторт и в скользких чревах изрезанных мертвых тел.
И скоро труды по анатомии на столе у доктора сменились такими трактатами, от одного взгляда на которые любого христианина бросило бы в дрожь. Опыты и наблюдения постепенно приняли вид самых странных и самых далеких от медицины церемоний.
Так продолжалось пятнадцать лет. Нет, с виду господин Эспенлауб оставался таким же, как и прежде — несколько угрюмым и медлительным, но учтивым, внимательным и честно отрабатывающим свои недурные гонорары. Но внутренне это был уже другой человек, безумно и радостно шедший по пути победы над смертью…
Этот путь окончился три недели назад — тихой июльской ночью, под острое тиканье больших кабинетных часов, стрелки которых достигли двух. Долгожданное и неожиданное произошло с первым ударом часового молоточка. Выпотрошенная тушка крысы, распятая на полу в центре мелового круга, внезапно изогнулась и задвигала челюстями. Страшный, рычащий и прерывистый голос раздался в кабинете. Не сразу дошло до Эспенлауба, насколько могущественная сущность стала общаться с ним. «Появись!» — неосторожно крикнул он и тут же упал, отброшенный взрывом… А в белом потолке прямо над ним словно бы протаяла большая круглая дыра. Сквозняки с шумом завихрились в ней, оборвали с цепей крокодила, затянули его вверх, а вслед за крокодилом был пойман воздушной воронкою и сам доктор. Тотчас после этого потолок как ни в чем не бывало затянулся и разгладился…
Когда Эспенлауб возвратился, оказалось, что в городке прошло к тому времени целых семь дней. Доктору же думалось, будто он пробыл в ином измерении не больше часа. Но это было, в конце концов, не так уж и важно. Ведь теперь доктор Иоганн Эспенлауб знал пусть и не все, но, во всяком случае, очень многое из того, к чему другим смертным не дано и приблизиться (подчас к их же благу!). И еще. Доктор Иоганн Эспенлауб стал теперь по-настоящему другим человеком — впрочем, не совсем человеком…
Что же произошло? Говоря по сути — взаимовыгодная сделка: с одной стороны — смертный доктор Эспенлауб со своим ветшающим телом и беспокойной душою, с другой — некая бессмертная и бестелесная субстанция с определенными агрессивными устремлениями. Было заключено нечто вроде договора об аренде… с последующей безвозмездной передачей. Субстанция вселялась в доктора, сообщая ему часть своих нечеловеческих возможностей, а затем постепенно и безболезненно поглощала его сущность, присваивая себе весь его жизненный опыт. И при этом личность доктора не умирала, а лишь сливалась со своим «арендатором», обогащая его…
Было это в 1693 году. Бежав из городка, Эспенлауб отправился путешествовать. Появляясь то в Испании, то в Исландии, он всюду с потрясающей легкостью оставлял по себе самую недобрую память. Не узнать было сорокачетырехлетнего косноязыкого домоседа! Мало того, что он ухитрился изрядно помолодеть, так еще и оказалось, что ему вовсе не чужды сугубо профанные радости. Ворох загубленных судеб, испорченных реноме и странных смертей тянулся за веселым доктором по всей Европе. В конце концов, спасаясь от сонмища благополучно нажитых врагов, Иоганн Эспенлауб скрылся в Московии — стране причудливой, дикой и с давних пор возбуждавшей его любопытство.
И скоро доктор Эспенлауб был представлен ко двору самого царя Петра. Молодому вождю русских варваров сразу понравился даровитый и общительный немец без биографии. Судьба Эспенлауба складывалась на диво. Казалось, без году неделя он в России, а вот уж и дворянством пожалован, и деревнями одарен… А еще какое-то время спустя моложавый пятидесятилетний доктор… женился. Она была бездетная вдова неяркого, но старого и достойного рода. И что же? В положенный срок Эспенлауб стал отцом — хоть прежде и ненавидел детей. Правда, жена его сразу же после родов отправилась на тот свет. Тогда Иоганн взял своего новорожденного сына и отбыл в одно из самых отдаленных своих поместий — глухую деревушку, перекликавшуюся названием с его фамилией[1], — Осины. Засел там, как гвоздь. И о нем скоро забыли…
Голос лысого нелюдя пресекся, Сергей моментально вернулся в стены осиновской церкви. На языке его вертелся какой-то вопрос, но был он таким бесформенным, таким скользким, что учитель скоро окончательно упустил его и оттого тихонько страдал.
Между тем лысый, перестав как будто прислушиваться к чему-то далекому, продолжал:
ebooksa