Дверь вдали зарычала ржавыми петлями, и в церковь ввалилась непонятная темная фигура. Сначала Сергей подумал, что на вошедшем напялен какой-то вычурный маскарадный костюм, но стоило темной фигуре приблизиться, как все убедились, что маскарадом тут и не пахнет, а пахнет самым настоящим разлагающимся трупом, каковым, в сущности, и являлся этот самый вошедший. Кожа на его почерневшем лице свисала драными лохмотьями. Один глаз утопал в мокрой глазнице так, что его вовсе не было видно. Другой же, раздутый и переполненный гноем, наоборот, почти вываливался из своей орбиты. Догорающие факелы замерших в смертном ужасе мужиков и полная луна за пыльными окнами пятнами высвечивали грязный, рваный, зловонный балахон, в котором Сергей распознал черный плащ со светлым ворсистым воротником, какие появились год назад на каждом пятом и о каком учитель тоже одно время мечтал…
И эта невинная, ничтожная на общем ужасном фоне деталь так вдруг подействовала на Сергея, что во рту у него засочилась холодная слюна, и тушенка — последнее угощение убитого два часа назад Петра — едва не запросилась наружу. Аполлон Леонардович поморщился, одним взглядом прекратил у правнука тошноту и отстраненным тоном усталого экскурсовода заговорил:
— Доктор Камышов на досуге увлекался фольклором. А еще он страшно хотел обрести бессмертие. Прошлой осенью, когда ты как раз получил мое письмо, он каким-то чудом разнюхал о моем существовании. Очень был начитанный и развитый человек, не спорю… Вот только зачем было так доверяться простонародным суевериям? Ведь он скупил в церковной лавочке все серебряные крестики — рассчитывал застращать меня и заполучить мои секреты! Что ж, в конце концов мы встретились. Я ответил на большинство его вопросов, кое-что продемонстрировал на практике — и вот, теперь господин Камышов является тем, чем он является… Мне он больше не интересен.
В это время доктор Камышов внезапно выставил из-за спины правую руку, сжимавшую винтовочный обрез, передернул затвор и, выдав долгий жалобный рев, принялся палить по сторонам, поворачиваясь враскачку, словно кукла. Он ни в кого не целился, желая попасть во всех. Вид живой плоти был ему ненавистен…
Двое протрезвевших мужиков дернули было к выходу, но тут мертвец как раз развернулся к ним, выпустил пару пуль, и мужики один за другим повалились: один — с продырявленной спиною, другой — со стоном хватаясь за колено. И тут же хлопнул еще один выстрел — из охотничьего ружья. Полетели осколки черепа, сгустки вонючей слизи — порция крупной дроби разнесла доктору в куски полголовы. Горло трупа издало пустой водопроводный звук, доктор пошатнулся, но устоял и даже выстрелил последним зарядом по обидчику. Пуля свистнула во тьме впустую. Тогда, отшвырнув бесполезный обрез, полуобезглавленный зомби навалился на подвернувшегося под руку живого и, обливаясь гнилыми мозгами, начал его душить…
Второй разряд большехолминского дробовика был менее успешен. Желая попасть, бесспорно, в труп, хозяин ружья — длинный сухой старик в грязном белом картузике — угодил в полузадушенного односельчанина, прямо в лицо ему.
— О-о-о-о, мать!!! Лёха!! Лёха?!!
— Лёха!!! Вас-силич!!! Ты чо??!
— Да я ж хотел в этого!.. Ну что ж он-то повернулся… Лё-ёха…
Труп, как-то странно урча, выпустил мертвого Лёху, и он обрушился на пол овощным мешком. Ни глаз, ни носа у Лехи больше не было — одно взрыхленное кровоточащее мясо…
Диким буйволом налетел сзади Саня с криком и вилами и с разбегу всадил кривые зубья в спину доктору. Тот извернулся не мешкая, отчего черенок выскочил из рук нападавшего и закачался, точно ложка в потревоженном желе. Испустив гортанный вопль, доктор завернул за спину ободранную зеленую руку и решительно дернул за черенок. Зубья с хлюпаньем выскочили, и зомби тут же применил вилы против их же владельца — Саня и вякнуть не успел. Покончив с Саней, зловонный доктор обратился к Васильичу, все так же пугливо крутившемуся над трупом Лёхи. Распахнув плащ, зомби быстро и безжалостно порылся под ним, вырвал у себя ребро и, выставив его вперед, словно кривой светлый нож, упрямо шагнул к старику. Порхнул вниз белый картузик, Васильич завопил, дернулся и повалился судорожно, хватаясь за всаженную в глаз чужую кость…
Сергей не знал, каким образом он еще держится вертикально. В какой-то момент он подался вправо, но тут же ощутил холодные давящие пальцы чуть выше локтя, и всякая охота двигаться у Сергея пропала.
В это время откуда-то из-за алтаря тенью вылетел кто-то маленький и, кажется, рыжий. В руках у него поблёскивало. Раскручивая что-то на бегу, рыжий подлетел к мерзкому зомби, махнул снизу вверх рукою — «Получай, падла!!!» Завоняло растворителем. Тут же подскочили с факелом, ткнули доктора Камышова, и он с ветряным шумом полыхнул синим костром. Все, кто оставался еще на ногах, с криками бросились врассыпную; вот только рыжему сноровка изменила — он споткнулся, упал и не успел подняться… Сделав пару кукольных шагов, охваченный прозрачным пламенем покойник свалился прямо на рыжего. Кошмарный рев сгорающего заживо потонул в грохоте взрыва — мертвец разлетелся, точно бочка с бензином. Куски пылающей плоти новогодними ракетами брызнули в густых и едких дымных облаках.
— А-а-а!!!
Чудовищный смрад усиливался. Исходя на кашель, обливаясь слезами, обезумевшие большехолминцы раскидывали друг дружку возле спасительных дверей, пихали ногами и кулаками. Кто-то бросился к окну, размахнулся; оглушительно хряснуло, посыпались осколки, но без толку: решетка…
— Не спешите, люди добрые! От судьбы-то не уйти! Молитесь лучше! Б-бе-е-е! — похабно и отчетливо проблеяло из центра пентаграммы на круглом потолке, и двери сами собою захлопнулись.
Зато вдруг ни с того ни с сего распахнулась та, потайная дверь, и мимо ног Сергея пронеслась крупная мясистая собака с распахнутой пастью и фосфорическими глазами. Она беззвучно сиганула по церкви к давящимся у безответной двери мужикам. Облюбовав себе крайнего, собака прыгнула ему на грудь, повалила и стала трепать за горло… Вскоре к ней присоединилась еще одна собака, и еще, и еще — Сергей потерял им счет, а собаки — большие и малые, хвостатые и бесхвостые — все бежали и бежали, сверкая светофорной зеленью глаз, набрасывались на людей, тянули зубами живое мясо, сорили кровавыми ошметками… Покончив с деморализованными обитателями Больших Холмов, собаки все до единой выскочили в открывшуюся тотчас дверь и растворились в сырой наружной ночи…
Из живых в церкви, если не считать Аполлона Леонардовича, не оставалось никого, кроме Сергея. Да и тот сам себе казался живым лишь условно. Хотя… Что это шевелится в темном углу за жаровней?
— Это поп. Я дал ему отсидеться и вспомнить псалмы, — небрежно проговорил Аполлон Леонардович, все так же сжимая Сергееву руку.
Из-за жаровни — точно, показалась башка отца Филарета. В церкви еще пылало три факела, закрепленных между бронзовыми стойками ветвистых канделябров, и мужественный священник в этой адской подсветке показался еще гаже, чем был. Насколько смог заметить Сергей, и борода, и ряса батюшки были измазаны как будто блевотиною, а в крысиных глазах больше не оставалось и следа рассудка.
ebooksa