Институт

Люк был потрясён этими словами, почти так же, как пощёчиной от руки Тони.

— Когда я говорю, ты слушаешь. И не перебиваешь. Это ясно?

Не доверяя своему голосу, Люк только кивнул.

— Это не гонка вооружений, а гонка умов, и если мы проиграем, последствия будут более чем ужасающими; они будут невообразимыми. Пусть тебе всего лишь двенадцать, но ты солдат в необъявленной войне. Как Калиша и остальные. Нравится ли тебе это? Конечно, нет. Призывникам это никогда не нравится, и порой им нужно объяснять, что их ждут последствия за невыполнение приказов. Полагаю, в этом отношении ты уже получил один урок. Если ты так умён, как сказано в твоём досье, то, вероятно, второй тебе не понадобится. Однако, если это повторится, то ты получишь его. Здесь не твой дом. Здесь не твоя школа. Здесь тебя не заставят мыть посуду, не отправят в кабинет директора и не оставят после уроков. Здесь ты будешь наказан. Ясно?

— Да. — Для хороших мальчиков и девочек — жетоны; для плохих — пощёчины. Или того хуже. Концепция была простой, но пугающей.

— Тебе сделают несколько инъекций. Ты пройдёшь несколько тестов. За твоим эмоциональным и физическим состоянием будет вестись наблюдение. И со временем тебя переведут в Заднюю Половину, где ты будешь служить. Там ты можешь пробыть до шести месяцев, хотя средняя продолжительность активной службы длится всего шесть недель. Затем твоя память будет стёрта и тебя отправят домой к родителям.

— А они живы? Мои родители живы?

Она засмеялась, и на удивление весело.

— Конечно живы. Мы не убийцы, Люк.

— Тогда я хочу поговорить с ними. Дайте мне поговорить с ними, и я сделаю всё, что попросите. — Слова вырвались прежде, чем он понял, настолько опрометчивым было это обещание.

— Нет, Люк. Кажется, между нами всё ещё есть недопонимание. — Она подалась назад. Но ладони остались на столе. — Это не переговоры. Ты и так сделаешь всё, что мы попросим. Поверь мне на слово, и тогда избавишь себя от ненужной боли. Пока ты находишься в Институте, у тебя не будет никаких контактов с внешним миром, включая родителей. Ты будешь подчиняться всем приказам. Ты будешь соблюдать все протоколы. Впрочем, за редким исключением, приказы не покажутся тебе трудными, а протоколы обременительными. Твоё время здесь быстро подойдёт к концу, и когда ты покинешь нас, когда одним прекрасным утром проснёшься в своей спальне, то ни о чём даже не вспомнишь. Печальнее всего — по крайне мере, я так думаю — что ты даже не будешь знать о том, что тебе выпадала великая честь служить своей стране.

— Не понимаю, как это возможно, — сказал Люк. Он скорее говорил самому себе, чем ей, что было ему свойственно, когда что-то — физическая задача, картина Мане[52], краткосрочные или долгосрочные последствия кредита — полностью занимало его внимание. — Меня многие знают. В школе… коллеги моих родителей… мои друзья… вы не сможете стереть все воспоминания.

Она не рассмеялась, но улыбнулась.

— Думаю, ты бы очень удивился, узнав, что мы можем. Мы закончили. — Он поднялась, обошла вокруг стола и протянула руку. — Было приятно познакомиться с тобой.

Люк тоже встал, но не протянул руку.

— Пожми мою руку, Люк.

Часть его хотела сделать это — старые привычки нелегко побороть, — но он не поднял руки.

— Пожми, а то пожалеешь. Больше повторять не буду.

Он понял, что она не шутит, поэтому сделал, как ему было велено. Хотя она не стала сжимать его ладонь, он мог сказать, что её рука была очень сильной. Она смотрела ему прямо в глаза.

— Мы можем увидеться так сказать в кампусе, но я надеюсь это был твой последний визит в мой офис. Если тебя ещё раз вызовут сюда, наш разговор будет не самым приятным. Ты понял?