Институт

Люк спросил, переживает ли она за своих родителей.

— Не особенно. Мой отец — алкоголик. Моя мать развелась с ним, когда мне было шесть и вышла — сюрприз! — за ещё одного алкоголика. Она, должно быть, решила, если ты не можешь победить их, — присоединяйся, потому что сейчас она тоже алкаш. Но я скучаю по брату. Думаешь, с ним всё хорошо?

— Конечно, — без особой уверенности ответила Айрис, а потом пошла к батуту и начала прыгать. Если бы Люк пошёл прыгать сразу после еды, то его бы начало мутить, но Айрис почти ничего не поела.

— Давайте всё закрепим, — сказала Хелен. — Вы не знаете, зачем мы здесь, разве что это может быть связано с нашими экстрасенсорными способностями, с которыми мы не попали бы даже в «Америка ищет таланты».

— Не попали бы даже в «Лучше всех!», — сказал Джордж.

— Они тестируют нас, пока не увидим точки, но вы не знаете для чего.

— Верно, — сказала Калиша.

— Затем они отводят нас в место с названием Задняя Половина, но вы не знаете, что там происходит.

— Ага, — сказал Ники. — Ты играешь в шахматы или умеешь только опрокидывать фигуры?

Она проигнорировала его.

— И когда они заканчивают, нам стирают память, как в кино, и мы продолжаем жить счастливой жизнью.

— Так говорят, — сказал Люк.

Она задумалась, а потом сказала:

— Звучит, как настоящий ад.

— Видимо, поэтому Бог и дал нам алкогольные коктейли и улётные пирожные, — сказала Калиша.

С Люка было достаточно. Он снова готов был разреветься; чувствовал, как внутри надвигается шторм. Айрис, может, и могла бы позволить себе это в компании, потому что была девочкой, но у него была своя установка (возможно, устаревшая, но крепкая) о том, как должны вести себя мальчики. Если коротко, то — как Ники.

Он вернулся в свою комнату, закрыл дверь и лёг на кровать, прикрыв глаза рукой. Затем, без всякой причины, подумал о Ракете Ричи в его серебряном космо-костюме, также бодро танцующем, как и Ники Уилхолм перед ужином; и как вместе с ним танцуют маленькие дети, хохоча, как сумасшедшие, и подпевая Mambo Number 5. Будто ничего не может пойти не так, и их жизнь всегда будет наполнена беззаботной радостью.

Слёзы текли потому что он был напуган и зол, но в основном, потому что тосковал по дому. До сих пор он не вполне осознавал значение этого слова. Это был не летний лагерь и не поход. Это был ночной кошмар, и он желал одного: чтобы всё закончилось. Он хотел проснуться. А поскольку не мог, то задремал ещё крепче, напоследок пару раз вздрогнув своей узкой грудью.

3

И снились ему плохие сны.