В тесноте кирпичных коробок, в нескончаемом хороводе улыбок из глянца, обработанных ножницами общественного мнения, люди смотрят печальные сериалы собственных жизней. А в коробках на чердаках, среди хлама и сора, хранится детство, полное ярких мечтаний и несбыточных надежд. Радость и печаль — они предаются любовным играм, они ласкают друг друга…
Дракон парит. Каштановые сны есть мы — все мы, без остатка!
В переулках клоуны, под гримом которых сплошная пустота. Они разбрасывают семена лжи, заставляют вымученно улыбаться прохожих, зачем-то их поздравляют. Но в душе у клоунов всё так же пусто. Там давно уже ничего не осталось: безобидное некогда фиглярство растворилось в бездне минувшего, безжалостно пережёванное, оно было проглочено модной ныне серьёзностью. Тогда же клоуны утратили свои лица. Сохранился один только грим, грим… Их безликие души, как и их глаза — цвета осеннего ветра, цвета пыли на давно заброшенных дорогах, ведущих из ниоткуда в никуда…
А в парке на деревьях спят оставленные дети. Они помнят этот волшебный праздник, но понимают, что он не для них. Ведь они больше не нужны! Дети молчат, слушая отчаянные крики замерзающих котят, которые тоже никому не нужны.
И даже в канализациях, сокрытые клубами липкого пара и удушливым зловонием, на нас таращатся злобные морды. Существа, живущие глубоко под землёй; существа, никогда не выбиравшиеся наружу, не видевшие дневного света. Но и до них долетает манящий запах жареной курицы — всего-навсего дыхание ближайшего супермаркета (действуют предпраздничные скидки!).
Дракон улыбается. Забавно, ведь мы-то думали, что драконы не умеют улыбаться…
Под нами города, дома, машины и квартиры; под нами россыпь человеческих судеб.
— Ты смерть?
По улице плетётся обросший старик — захмелевший, сутулый, в стоптанных дырявых ботинках и в заношенном рваном пальто. У него в кармане булькает бутыль сильно разбодяженной водки, а в свалявшейся бороде копошатся жучки, пригретые теплом его тела. Мысли же его пусты, пусты, пусты…
— Кто это?
Бродяга заходит в переулок и удивлённо таращится на зарёванную девушку, которая неподвижно стоит возле бака с отходами. В груде мусора копошится нечто махонькое и розовощёкое. Ребёнок сучит ножками и надрывно плачет: нет, вовсе не таким представлял он себе этот праздник.
— Покайся, дочь моя, — мямлит бродяга-Иисус, не обращая внимания на младенца. — И подкинь старику мелочишки…
Девушка ничего не говорит своему богу, в которого она давно уже не верит. Молча разворачивается и уходит в ночь — словно бы падает во тьму, падает и падает, и нет конца и края ее падению. А ребёнок кричит, кричит, кричит, и снег покрывает его лицо…
— Ты спрашиваешь или утверждаешь?
На площади стонет большая ёлка. Она вся обвешана гирляндами и новогодними игрушками, и дети неустанно скачут вокруг неё, веселятся, дразнятся, водят хороводы. Фальшивый Дед Мороз и Фальшивая Снегурочка фальшиво улыбаются. Дети скачут и водят хороводы. Взрослые хохочут, целуются и лапают друг дружку, с причмокиванием глотают шампанское из пластиковых стаканчиков. Дети же кривляются, показывая языки, и продолжают свои хороводы… А ёлка вопит, задыхаясь в агонии, — так мало-помалу жизнь оставляет ее. И в последние мгновения несчастная вспоминает свой лес — блаженную тишину, густоту и насыщенность его запахов, тех птиц, что ее навещали, родных белок и сов. Даже волков, что выли на луну, отдавая той дань уважения.
ebooksa