Мужчина притянул девушку к себе и поцеловал, заставляя замолчать.
— Пусть вскрывают, — шептал он между поцелуями, — пусть бьют. Мы вычтем это из общей стоимости дома и купим его дешевле.
— Ты говоришь «мы»?
— Говорю.
— Мне нравится.
— Мне тоже. Идем. — Матвей нашел в себе силы оторваться от ее рта. — Устроим тебе идеальный день. — Он потянул ее дальше по тропе. — Для начала, встретим рассвет на берегу озера.
— Не люблю озеро, — прошептала Настя.
— Это потому что оно на тебя так действует? Расскажи почему, — попросил он и посмотрел на девушку.
26. Ее день. Одна тысяча девятьсот третий год от Рождества Христова
— Знаешь, к нам никто не заехал, чтобы выразить соболезнования. — Настя вздохнула, начиная рассказ. — Хотя, чему я удивляюсь? Для всех это была всего лишь старая нянька. Да, она стояла на ступень выше, чем остальная прислуга, но все же. Даже отец Михей не пришел, а все потому… потому…
— Потому что они не знали. — Матвей расстелил одеяло на песке.
— Да. — Девушка села и обхватила себя руками за колени. — В тот день в доме была лишь кухарка, да и та сидела у себя, потому что вряд ли кто хотел ужинать. Гулька испросила разрешения остаться дома, у нее очередной младенец занемог, горничных папенька еще с утра отослал, старший лакей подвернул ногу, младший перебрал браги, оба носов из задней половины не казали. Вроде бы и не таился никто, но как-то само вышло… — Настя поежилась, то ли от утренней прохлады, то ли от воспоминаний. — Вышло то, что вышло. Дохтур уехал засветло, оставив мне пузырек с успокоительными каплями. — Она закрыла глаза, вспоминая и вспоминая свой последний день.
Она помнила чувство потери, что охватило ее. Оно было настолько всеобъемлющим, что заполнило ее целиком, то и дело выплескиваясь наружу слезами. Все сливалось в сплошную серую полосу.
Настя бродила по дому, изредка выглядывая в окна, словно ожидая посланца с того света. Но странное дело тот задерживался, да и остальному миру была безразлична смерть старой няньки. Куры продолжали ходить по заднему двору и копошиться в земле, Семен колол дрова и матюгался, его малолетний сын Васька складывал чурки в поленницу и пытался повторить ругательства.
Вторая пролетка остановилась перед домом ближе к вечеру. Настя как раз стояла у окна и с тоской смотрела на удлинившиеся тени, что перевалились через подоконник и легли на пол гостиной.
— Кого высматриваешь? — спросил папенька. — Если жениха, то напрасно. Он отбыл на юга, здоровье поправлять, в аккурат к свадебке и вертается. Как огурчик будет. — Он раздвинул пальцем занавески, и девушка увидела, как из пролетки вылезает неповоротливый Прохор Фетотыч с саквояжем в руке. — А то будто я не вижу, как ты от него нос воротишь, другая на твоем месте… Да, что с тобой говорить.
— Тятенька я…
— Брысь в свою комнату, — приказал он, но когда Настя уже дошла до двери внезапно передумал: — Хотя, погодь, сперва кофий нам подай. Сумеешь? Али Лариску кликать?
— Сумею, папенька.
— Добро, а то Прохор утомил меня всякими бумажками и ведь сейчас, как пить дать, сызнова начнет, пусть хоть пока рот займет и даст мне глотнуть бренди. — Папенька нервно дернул головой, а Настя еще раз кивнув, побрела на кухню, варить кофий.
ebooksa