— А, это реклама танцевальной труппы.
— Но что это? Смотри.
— Это кто-то по имени Мёрс Каннингем. Ты был прав — это реклама передачи о танце, которую покажут через неделю. Их будет несколько. А у него своя танцевальная труппа.
— Что он делает?
— Танцует.
— Нет, нет, нет, — сказал Ларри, выбираясь из постели, встал на полу и проделал те же странные движения, какие показывал ей уже не первый день. Вдруг Дороти сообразила, что он в точности подражает танцу.
— Так он танцует, — ответила она.
— Но что это? Что им делается?
— Мне кажется, ничего. Танец просто выражает какое-то чувство или мысль — или передает впечатление о событии. Он показывает вариации узоров. Тебе нравится?
— Я его не понимаю, — ответил он, вновь ложась в постель.
— Очень жалко, что я не могу водить тебя что-нибудь смотреть. Тебе стоило бы увидеть какой-нибудь классический балет, а там уж я б попробовала объяснить.
— Это я видел, — ответил Ларри. — Такое я могу понять.
— Правда? Понравилось?
— Да, очень славно. Много музыки.
— Тут тоже.
— Не так.
— Нет, — согласилась Дороти. Почти все время, если она не могла ему чего-то объяснить сразу, он не настаивал. В последний раз она застряла, когда Ларри сказал, что не понимает «радикального шика»[22].
Под вечер она поехала к Эстелль. Не успела позвонить в дверь, как у нее возникло чувство, что никого нет дома. Жала на звонок она трижды. Никакого ответа. Зашла за дом и глянула в кухонное окно. Эстелль сидела с одной стороны кухонного уголка напротив плиты, а Сандра стояла посреди кухни и орала. Дороти расслышала через стекло:
— …Старая дура… ни за что… сука… все время…
Дороти постучала в стекло ключами от машины. Сандра вскинула голову — лицо тяжелое, напряженное, как маска. И тут же исчезла. Рядом с Дороти распахнулась кухонная дверь.