– Но, если курить хочется, значит дело на поправку? – Влас сощурил один глаз, собственную незажженную папиросу сунул в зубы, но так и не раскурил. – Сколько ты у нас в отряде? Два? Три дня?
– Выходит, что три. Ты к чему клонишь, Влас Петрович? Говори прямо, что спросить хотел.
Нет, в нынешнем своем состоянии Григорий не научился читать мысли других людей, если только нечаянно получалось, как в случае с Лидой. Но чуйка его фирменная обострилась до такой степени, что теперь он даже примерно представлял, о чем Голова хочет его спросить. О том, что случилось в Гремучем ручье. О чем же еще?
– Ты был там? – Влас достал изо рта папиросу, задумчиво размял в руках.
– Где? – Григорию тоже хотелось курить. А не наплевать ли снова на режим и не закурить ли на пару с товарищем следователем?
– В Гремучем ручье. В то время, когда все случилось. Шура говорит, ты тоже в усадьбе работал…
Сейчас нужно было бы спросить, что именно случилось, но вместо этого Григорий отрицательно покачал головой.
– Работал. Слухи ходили, что фон Клейст молодых ребят похищает и где-то в усадьбе удерживает.
– Потому ты туда и устроился? – Влас понимающе кивнул.
– Тетя Оля помогла, моя бывшая учительница. Она там тоже…
– У немчуры служила?
– За детьми присматривала. За вот такими, как Сева с Соней. Я ж тебе только что сказал, Влас Петрович, молодежь пропадала. По приказу фон Клейста набирали ребят из города, вроде как прислуживать в усадьбе, а потом о ребятах этих ни слуху, ни духу. Мне не веришь, у Шуры спроси.
– Уже спросил. И знаешь, что, Гриня? Я вот спросил, а она испугалась, аж побелела. И давай мне про зверя из лощины рассказывать. Был зверь, Гриня? – Вопрос прозвучал неожиданно, но Григорий нынче был ко всему готов.
– Зверя не видел, а тела… – Он замолчал. – Зосю мою, жену, в лощине нашли мертвой. Митяй пропал, а ее… – Он потер сухие глаза. Боль никуда не делась, просто слез не было. – Растерзали ее, товарищ следователь.
– Прости. – Влас, казалось, смутился. Смутился – не смутился, а по старой своей профессиональной привычке информацию перепроверит. Вот хотя бы у Зосимовича. – Теперь я понимаю, почему ты… – Он не договорил, помолчал немного, а потом спросил: – А сам-то что думаешь? Что они творили в этой усадьбе?
Он бы мог много чего порассказать, да только кто ж его рассказам поверит?
– Я думаю, было какое-то дикое животное. – Эта версия была больше всего похожа на правду. Не называть же Клауса фон Клейста человеком. – Думаю, фон Клейсты его с собой привезли. Я пока Митяя искал, каждый закоулок в усадьбе облазил. Там было что-то вроде темницы… Вот там эту тварь и держали. А потом она вырвалась, и началось…
– Ты же охотник, Гриня. – Голова подался вперед. – Я помню, ты рассказывал. Так вот скажи мне, какое животное могло… – Он осекся, оборвал себя на полуслове. Но в этой его стремительности Григорию почудилось что-то очень личное. – Что это могло быть за животное? – закончил он уже совершенно спокойным, даже равнодушным тоном.
– Я не знаю, Влас Петрович. – Григорий покачал головой.
– И про то, что в усадьбе случилось, тоже не знаешь? Даже не догадываешься?