Какой мост? Во сне все такое зыбкое, непонятное. То ли мысли, то ли воспоминания, то ли грезы.
– Это твой замок, тебе виднее. Опусти мост, я покажу.
Сева огляделся. Его замок? Все вот эти башни, бойницы, кованые ворота его?! Раньше все было белокаменное, ажурное, парящее. А теперь серое, ощетинившееся, неподъемное… Вот этот подъемный мост… Его опустить?
Только подумал, как мост со скрежетом пошел вниз, а башня, ближайшая к нему, начала рушиться.
– Не бойся, я успею. – Девочка взяла его за руку, заглянула в глаза…
Сева проснулся в холодном поту, вскинул руки, уклоняясь от летящих на голову камней, и лишь потом открыл глаза.
– Кошмар, блондинчик? – спросил Митяй почти сочувственно. – Упыри снились? Мне они почти каждую ночь снятся. Я хоть не ору во сне?
– Не орешь. – Сева покачал головой, а потом неожиданно для самого себя сказал: – Мне нужно уйти.
– Куда? – Насмешки в Митяевом голосе поубавилось.
– Туда.
– Хочешь своими глазами увидеть?
Все-таки научились они понимать друг друга с полуслова.
– Да.
– Не будет там ничего, Сева. – Уже и по имени называет. Верный признак, что волнуется. – Если и были какие следы, так их давно снегом замело.
– Нет больше снега, весна на дворе. – Из медного таза Сева зачерпнул воды, плеснул себе в лицо.
– Но и следов никаких тоже не осталось. Сева, ты меня сейчас послушай, только не кипятись, просто попытайся понять. Нет ее больше, понимаешь? Мамки моей нет, и Танюшки твоей нет. Ни я мамку мертвой не видел, ни ты Танюшку, но это ничего не меняет. Их больше нет в живых.
– Я должен убедиться.
Он и сам не понимал, в чем именно хочет убедиться. В том, что увидел во сне? А сон это что, если не ошметки чувств? Он просто не хочет поверить, что Таня мертва. И он должен убедиться! Потому что иначе мучиться ему до конца своих дней.
– Хорошо. – Митяй замолчал, наверное, подыскивая новые аргументы. – Я сейчас тебе сделаю больно, но это по-дружески, почти по-братски.
Не хотелось еще больше боли, но если по-братски…