– Я, Вася. – На Зверобоя Григорий не смотрел, он смотрел на Горыныча. – Что такое? – спросил злым шепотом. Что ты творишь?
Горыныч оскалился одной из голов, шагнул к Зверобою и, не успел Григорий глазом моргнуть, как острый коготь прочертил черную полосу на худой Васькиной шее. Запахло остро. Запахло невыносимо. Невыносимо хорошо…
А Зверобой захрипел, прижимая ладонь к ране. Нет, не к ране – к царапине. Григорий научился разбираться в нюансах. Всего лишь глубокая царапина. Пока еще…
– Гриня, что это такое?.. – Васькины глаза были совершенно безумные. – Я его три дня выслеживал, монстру эту…
Не был бы Васька Зверобоем, если бы даже на пороге смерти не думал про охоту и добычу. Вот только кто сейчас добыча?
В поясницу нетерпеливо ткнулась костяная башка: иди, упырина, кушать подано!
И он пошел, словно кто-то невидимый потянул. Потянул, поставил на колени перед дергающимся, но не способным сбежать Зверобоем. Кушать подано…
А ему-то и нужно всего пару глотков. Если вовремя остановится…
Не остановится! Себя-то зачем обманывать! Стоит только начать, и все – обратно дороги нет! Победит в нем упырина окончательно на радость фон Клейсту и всем чертям в аду. Но где-же силы взять?
– Вася, посмотри на меня.
Их глаза напротив, и окровавленная шея так близко, аж сил нет.
– Гриня, ты что?.. Гриня, не надо… – У Зверобоя тоже сил нет.
– Посмотри, Вася. В глаза мне смотри!
Васина душа пахла порохом, звериными шкурами и походным костром. Вот такой простой и незатейливой она была. Григорий сжал волю в кулак, а ладонью зажал себе нос, чтобы не слышать этот одуряющий кровавый дух.
– Не бойся. Просто слушай, что я тебе скажу…
Говорить не пришлось. Оно как-то мысленно получилось. Когда Григорий закончил, Зверобой завалился на бок, захрапел. Хоть бы не застудился в этом тяжелом, глубоком сне.
Сам Григорий тоже завалился на бок. Только не из-за сна, а от бессилия. Все, теперь точно только сдохнуть. Жил дураком, дураком и помрет. Зато с чистой совестью, как и планировал. И Горыныч куда-то исчез, не захотел оставаться рядом со слабаком, растерявшим весь свой фарт. Ну и скатертью дорога.
От земли шел пар. И пахла земля хорошо: прелыми листьями, просыпающейся грибницей, подмороженным мхом. Может быть и получится не просто помереть, как пес шелудивый, а сначала уснуть, как человек.
Не получилось. Не дал пес. Темный пес бухнулся рядом, прямо перед лицом Григория положил зайца. Чтобы заяц не сбежал, легонько придавил когтистой лапой. Во взгляде его читалось презрительное: ладно, не хочешь полноценный обед, ешь десерт. Десерт было жалко, но совсем не так жалко, как Ваську Зверобоя. Десерт если и вызывал в Григории моральные страдания, то не такие мучительные. Десерт был… нет, нельзя на такие страшные вещи говорить «вкусно»! Заячья кровь не была ни едой, ни десертом. Для Григория она была лекарством.
От первого глотка его вырвало. Пришлось постоять на четвереньках, помотать головой, отдышаться. Отпустило. А если еще и глаза закрыть, то почти нормально.