— Да у нас дети пропали! — выпалила Лада, забыв о том, что уже ночь.
— Ах, у вас уже дети! Во даете! Когда успели?
— Нет, послушай, ты не понимаешь. Дети в школе пропали, и с ними его сын, Борис. Мы едем искать их.
— Только что придумала? И чего так напрягаться, не понимаю. Ну, сказала бы, как есть… Шила в мешке не утаишь. Снюхались, значит. И давно?
— Лариса, что ты несешь?! — Лада почувствовала, что теряет терпение. — И вообще… Как ты можешь сейчас о таком думать? У тебя же отец вчера умер.
— Да? А я и забыла! — Она вдруг грубо расхохоталась, потом неожиданно смолкл, и, приблизив к ней перекошенное от бешенства лицо, зашипела с присвистом: — Да что ты можешь знать?! Живешь, как сыр в масле. Квартиру на халяву получила. А я всю жизнь мучилась с этим алкоголиком… Отец… Какой из него, на хрен, был отец?! Только и знал водку жрать. Матом орал, бил меня. Да у меня, может, праздник наступил. Да, я рада, что он сдох, и что? Что скажешь? Что я — чудовище? Радуюсь смерти родного отца? Так я тебе больше скажу: я сама его и траванула. Что вытаращилась? Держи глаза, пока не выпали. Да! Я, я ему водочку паленую подсунула. И если хочешь знать, никакой он мне не отец! Удочерили они меня, я детдомовская, поняла? И зачем они меня оттуда забрали? А так мне квартира полагалась от государства, и я б не мучилась столько лет с этим алкашом. Лопнуло мое терпение, сколько можно?! Иди, в полицию заяви, давай!
Она вдруг с силой толкнула Ладу, и та едва успела ухватиться за перила, иначе кубарем скатилась бы с лестницы.
Лариса отвернулась и разразилась рыданиями, выронив дымящуюся сигарету, которая скатилась к Ладиным ногам. Лада наступила на окурок носком кроссовки и хотела было подойти к соседке, чтобы попытаться успокоить ее, но, сделав шаг, замерла. Ничего сейчас ей не поможет. Особенно, если рассказанное о паленой водке — правда. Внизу ждет Федор Гаврилович. Если Лада не выйдет, он не вернется за ней, уедет без нее, решив, что она передумала. Уж лучше потратить время и силы на поиск пропавших детей, чем слушать до утра рыдания и бред. И она помчалась бегом вниз по лестнице. Сверху донесся крик Ларисы:
— Стой! Подожди! Не уходи, побудь со мной! Я одна не справлюсь!
Лада остановилась, но через мгновение продолжила путь вниз. «Вернусь и поговорю с ней», — решила она, чувствуя, как на сердце ее ложится холодная каменная плита.
Майская ночь встретила ее теплыми объятиями. Синий «Форд» мерно урчал у дверей, как толстый сытый кот. Федор Гаврилович, увидев ее, вышел из машины, взял сумку, отнес в багажник. Лада уселась на заднее сиденье, надеясь подремать по дороге. Шины зашуршали по асфальту. В освещенном проеме подъездного окна темнел силуэт Ларисы, и Лада поежилась, почувствовав на себе ее тяжелый взгляд. Конечно, в горе люди меняются, но Лада знала, что изменения произошли с соседкой еще до горя. Еще до того, как она обнаружила мертвого отца. Лариса уже тогда знала, что он мертв. Лада вспомнила ЭТО, вошедшее в тот вечер в ее квартиру вместе с поздней гостьей. Лада поняла, что Лариса сказала ей правду. Это она убила отца. Отравила паленой водкой.
— Вы поспите, — донесся голос Федора Гавриловича. — Я до Даниловки дорогу знаю, уже карту посмотрел. Ехать далеко, а день может оказаться непростым. Разбужу вас, как доберемся до места.
Лада улеглась на уютное плюшевое сиденье и в изнеможении сомкнула веки. Колючие мысли метались в голове, не давая расслабиться, гудели и жалили ее измученный мозг, как туча разъяренных пчел. Жуткие воспоминания из далекого детства всплывали одно за другим, постепенно перерождаясь в сны. Черные дома безлюдной деревни вновь окружали ее, недобро глядя пустыми окнами, тускло поблескивающими в лунном свете. Вновь она бежала по пыльной дороге, цепляясь взглядом за белое пятно в конце улицы, тающее с каждой секундой. «Мама! Постой, мама! Вернись!» — снова и снова вырывался из горла ее истошный крик, мгновенно глохнущий в ночи, будто она кричала в подушку. Так страшно было бежать дальше, когда белая точка растворилась во тьме! Впереди была лишь зловещая пустота, готовая поглотить ее ледяным нутром. Внезапно стало холодно, даже морозно. Мелкие снежинки защекотали лицо. И это летом! Преодолевая ужас, маленькая Лада бежала вперед. Вот уже крайняя изба осталась позади. Кончилась улица. Ноги запутались в бурьяне. Где-то должна быть утоптанная тропинка, но во тьме ее не видно. Жесткие колючки чертополоха царапали кожу, цеплялись за подол, собираясь на нем гроздьями. Стебли крапивы обжигали икры и лодыжки. Снег полетел хлопьями, застревая в ресницах, заставляя жмуриться и бежать вслепую. Почерневшие стволы сосен проступили во тьме так неожиданно близко, что она едва не врезалась в один из них, вовремя выставив перед собой руки. Так и бежала дальше с вытянутыми руками, чтобы не разбиться. «Мама! Мама! Где ты?» — иногда кричала она, останавливаясь на мгновение, чтобы перевести дух, но ответом ей был лишь шум сосновых крон, качаемых ветром, да однажды донеслось насмешливое уханье совы.
Вдруг лес расступился. За спутанными кустами шиповника блеснула водная гладь, посеребренная луной. Омут! Где-то рядом должна быть одинокая избушка, в которой живет угрюмый безобразный старик. Лада скользнула взглядом вдоль берега, усыпанного снегом, тающим на траве, разглядела очертания треугольной крыши. Свет в единственном окне не горел. Не доносилось ни звука. Скорее всего, мамы там нет, но… Надо проверить. Хотя, если бы мать вошла внутрь, то были бы слышны голоса. Если только… Лада вспомнила огромный трезубец, выставленный вперед, безумный взгляд матери и решимость, превратившая лицо в каменную маску. Там могло случиться плохое… Некоторое время Лада стояла, собираясь с духом и прислушиваясь. Сердце то и дело проваливалось в пятки. Время шло, но ничего не происходило. Немного успокоившись и осмелев, она осторожно пошла к жилищу старика, не сводя взгляда с дверного проема, утонувшего во тьме. Шаг, другой, третий… Свежий снег поскрипывал под ногами. До избушки оставалось совсем немного, но Лада сомневалась, что у нее хватит смелости постучать в дверь. Просто постоит на крыльце, послушает, не прозвучит ли голос матери. Вдруг она похолодела от ужаса и замерла: а дверь-то открыта настежь! Издали не видно было, а теперь она отчетливо разглядела темную пустоту проема. Вдруг в глубине дома протяжно и тоскливо застонали половицы под тяжестью чьих-то шагов. Не чуя ног под собой, Лада отступила под нависшие ветви ивы, не отрывая от входа глаз. В темноте кто-то появился, остановился на пороге, но кто — не разглядеть. Лунный свет не проникал под козырек над крыльцом, и Лада терялась в догадках, но крикнуть и обнаружить свое присутствие боялась. Вдруг это старик? О старике ходила дурная слава. Говорили, что он с нечистой силой связан, и даже что он сам и есть — нечистая сила. Встречаться с ним глубокой ночью в таком глухом месте Ладе не хотелось. Но что, если это ее мать? Что, если она… убила старика вилами? Лада закусила губу и ждала. Вот снова заскрипели старые доски, прогибаясь на ступенях крыльца. Темная фигура вышла из-под навеса, и Лада едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Под луной стоял тот самый старик, шатаясь и держась обеими руками за черенок, воткнутый в его живот. Его серая рубаха внизу вся потемнела. Огромные темные пятна были повсюду на светлых мятых штанах. Кровь. «Он истекает кровью!» — с ужасом подумала Лада, уже догадавшись, что на другом конце черенка, исчезавшем в животе старика, тот самый трезубец, с которым вышла из дома ее мать. Оправдались самые худшие опасения. Что делать? Бежать в деревню и звать на помощь? А как же мама? Что стало с ней? Вдруг он убил ее, защищаясь? Пока Лада думала, бежать ли ей прочь или, наоборот, к дому, старик пошел дальше. Он тяжело ступал и шатался, направляясь к озеру. Берег был ровный, укрепленный вкопанными вертикально деревянными столбами. Видимо, это было сделано, чтобы водоем не подмыл избушку, построенную зачем-то слишком близко. Уже у самой воды старик вдруг резким движением выдернул из себя вилы и рухнул лицом вниз, подняв фонтан брызг. В одно мгновение омут поглотил его тело, и снова наступила тишина.
Лада вышла из ступора и помчалась к избе. Нервное напряжение несло ее со скоростью камня, выпущенного из пращи. Она влетела в темноту старого дома и позвала: «Мама! Мама, ты здесь?» Услышала тихий стук неподалеку. Повернулась на звук, и все ее тело сотряслось от нереальности увиденной картины.
В голубоватом луче лунного света, льющегося в маленькое единственное окно избушки, стояла мать в странной позе — спина округлена, шея вытянута вперед — и с разбегу билась головой о стену.
— Мама! Мама, перестань! — взвизгнула Лада и метнулась к ней, протянула руки, коснулась материнского плеча. Та вдруг обернулась резко — лицо все залито кровью — и плюнула в нее, прорычав следом:
— Изыди, лоскотуха поганая, изыди! — и толкнула ее, да так, что Лада отлетела и ударилась спиной о какой-то острый угол.
За спиной послышался всплеск воды. Лада застыла, боясь оглянуться. Еще всплеск. Что-то большое выбиралось из омута, послышались мокрые шлепки о деревянные столбы, укрепляющие берег, затем — шуршание травы, будто по ней ползло что-то. Двигалось, как гусеница, только гораздо крупнее. Во много раз.
ebooksa