Я разжал ей губы, наклонился, преодолевая брезгливость, и дунул в глотку. Потом втянул воздух в себя. Навалился ей на грудь всем своим весом.
Конечно, не помогло. Как говорят в фильмах, время смерти: хрен знает сколько часов и столько же минут.
Под раковиной лежала причина того, отчего вода казалась мне то красной, то розовой. Упаковка от розовой бомбочки для ванной. А вода была железной на вкус… значит, просто ржавая.
Я идиот. Эта девка не хотела покончить с собой, она напилась, может, накурилась — оттого и стала вялой и несла чушь. Полезла в ванную и бросила клубничную эту штуку. А потом пришёл я, гений, который сложил два да два и получил пять.
Ванная комната поплыла, закачалась; джакузи превратилось в бескрайнее море с растушеванной на горизонте кромкой. Нежные мазки облаков появились на потолке. Волны окатили мои ноги, укутали пальцы песком.
Только вот что мне с моря и неба, если они — галлюцинация? Моё тело валяется всё там же, и рядом Доктор машет тряпкой, чтобы мне было проще ощутить бриз на своём лице?
Я оборачиваюсь; теперь передо мной навес из бамбука и пальмовых листьев, в тени — маленький стол с коктейлями в половинках кокосов. Даже зонтики торчат из каждой «чашки», как на рекламном плакате.
— Что толку? — говорю я. — Я знаю, что это ненастоящее. Я буду пить коктейль, а вы — покатываться со смеху оттого, что в реальности я слизываю грязь с ваших ботинок?
Доктор не откликался. Тогда я сел под навесом, прислонился спиной к бамбуковому столбу. Конструкция тут же начала крениться, и я испуганно отшатнулся. Пришлось лечь на песок.
Хотел бы я сказать: «мне было хорошо», но хорошо мне не было. Пляж, тень, приятный ветерок — всё по боку. Каждая клеточка моего тела ожидала подвоха, полная напряжения. В любую минуту передо мной могла выскочить страшная рожа, балки под крышей — обернуться змеями, а коктейль в кокосовой чашке зашипеть кислотой.
Доктор пытается поманить меня пряником — раем. Но я знаю, что рая не существует. В религии, что проповедовал мой протеже, его не было. А раз он не ошибся в том, что смерть всех этих людей перенесёт их в одно измерение… это так по-дурацки это не звучало для меня раньше… раз он не ошибся в одном, таком абсурдном факте, ему стоит доверять и в другом.
Почему я, собственно, на него так разозлился? Потому ли, что он собрал вокруг себя несколько сотен человек, и подписал их на смерть? Или потому, что он использовал меня, жил на мои деньги, прикидываясь лепщиком скульптур, а сам обустраивал культ имени себя любимого?
Если я узнаю истину, я пойму, альтруист я или эгоист… И это даст мне ответ, был ли я убийцей на самом деле, или откровение о моей порочной жестокости — лишь ложь, одна из многих лжей потусторонней братии.
Странная логика. Если бы кто-то мог меня слышать, пусть тот же Доктор — он подумал бы: «И что? Здоровый эгоизм не равен способности к убийству». Но у меня нет других улик против себя, и нет адвоката, который мог бы меня оправдать. Мне остаётся уповать к собственному Я… сколь абсурдны бы ни были мои умозаключения.
Пересыпаю песок сквозь пальцы. Моя жизнь утекла точно так же, бесследно, бесполезно. Даже не успел получить удовольствие…
Вот моё последнее воспоминание. Я сидел на крыше с винтовкой… хотел убить его, моего не-друга (больше-чем-друга?). Хотел застрелить, пока он вёл людей на смерть. Я даже не помню, утро это было или день; какая стояла погода и… и… да ничего кроме появившейся твари, время от времени досаждавшей мне уже хрен знает сколько месяцев, превратившей мою жизнь в Ад — настолько невыносимый, что это сраное Чистилище поначалу казалось мне Раем.
Хорошо сложенное тело, мертвенно бледное с прожилками вен — призрак казался вытесанным из мрамора. И, как статуя, он обычно молчал; но не в тот день.
— Ты убийца, — сказал мне глюк, и поведал дальше список людей, которых я якобы умертвил.
Я не поверил ему.
— Ты сам вызываешь у себя провалы в памяти. Поэтому тебе кажется, что я неразговорчив, хотя я частенько раскрываю тебе глаза на собственные грехи. А ты каждый раз стираешь нашу беседу из воспоминаний, чтобы потом приписать убийство мне, твари извне.