Холод. Воздух смердит. Зубы у меня начинают лязгать. Каково детям — сзади, в маленьких лодках, мне не хочется даже думать. Фрэнк Эмерсон в порядке там, позади? Надо бы окликнуть его, но я, кажется, не могу. Мои челюсти не слушаются, не дают мне тратить энергию.
— Пол?
Это Джин. Она все плачет и плачет. Я тоже, но молча. Чувствую, как сухая соль обжигает щеки. Аня…
Сознание затуманивается, все смутно, перед глазами серая пелена. Лучевая болезнь? Или угарный газ? Или просто холод и хроническая усталость? Будет забавно, если именно переохлаждение и истощение довершат дело. В этом есть какой-то мрачный триумф, горькая насмешка над смертью, думавшей, что мы уже у нее в руках.
— Пол?
Снова Джин. У нее надтреснутый голос. Все это время она думает о муже. Мы ничем не заняты, кроме гребли, и бесконечный туннель в какой-то степени гипнотизирует нас. Может, и лучше, если он это сделает. Если нет, разум начнет задавать вопросы. Я бы думал об Ане куда больше, если бы не этот удачный эффект. Но Джин…
Я видел ее мужа лишь раз. Маленький, тихий человек, лысый и усатый. В очках. Курил трубку. Шотландец, как и она. Из Глазго. А может, из Эдинбурга?
Потягивал «Бритвик орандж» в пабе вместе со всеми нашими коллегами на прошлое Рождество, пока Джин накачивалась «Дюбонне». Работал ли он? Мне кажется, Джин говорила, что на дому. Кем? Думаю, бухгалтером. Они жили в деревне. Его — их — дом был…
Не могу вспомнить. В любом случае, ее муж сгорел дотла. Сомневаюсь, что у него была возможность спастись. Насчет Ани я по крайней мере уверен: она мертва. Ужасно, как легко можно это принять — факт, что человек, которого ты любил больше всего на свете, ушел. «О, мне сердце вырвали из груди!» — «А, ну да, такие дела. Не обращай внимания».
Ну, а кроме как обращать внимание, думать об этом, что я могу сделать? Либо двигаться дальше, либо остановиться и умереть. Какой-то инстинкт или стремление — что-то внутри меня — не позволяет просто лечь здесь и выйти из игры. И вовсе не ответственность за детей заставляет меня продвигаться вперед. Зависимость тут обратная. Именно по той же причине я взял командование на себя, когда завыли сирены. Так я оправдываю свое существование. Аня бы одобрила.
«То, что я мертва, Пол, не значит, что ты можешь на все махнуть рукой».
Нет, мэм. Дорогая, я это знаю.
«Продолжай двигаться вперед, и в один прекрасный день мы снова будем вместе».
Да, верно. Теперь я знаю, что это только мое воображение. Аня никогда бы не изрекла эту приторно-сладкую банальность — даже чтобы поддержать меня. Ее воспитали как католичку, но она уже давно отошла от Церкви.
Она была самым честным человеком из всех, кого я знал. «Когда ты мертв, — как-то раз сказала она мне напрямик, — ты мертв, вот и все. Ты — спичка, горящая в темноте. Сгораешь за несколько секунд, и тебя больше нет». Слишком поэтично, но это было перед самым рассветом, мы вдрызг напились «Зубровки» и догнались парочкой «косяков».
Было бы прекрасно думать, что мое выживание дань памяти Ани, то, что я могу сделать для нее, но…
— Пол?
Черт побери! Я поворачиваюсь к Джин:
— Что? — Мой голос осип.
Ее зубы тоже стучат. Трудно судить в скудном отсвете фонарика, но мне кажется — ее губы посинели от холода.
ebooksa