– А то, – насупилась она, – грамоте обучена.
– Дай сюда, – велел Фауль. Гудрун не посмела ослушаться хозяина.
Это был настоящий дневник. Она записывала, что делала днём, что произошло. Ну хоть у девчонки хватило благоразумия не писать о нём, или о приездах Ленца, например.
– Всё равно это лучше сжечь, – сказал комендант.
Гудрун мелко закивала.
– Я сожгу, – тихо сказала она. – Позвольте только ещё раз перечитать, чтоб запомнить.
– Хорошо. Потом сжечь обязательно.
– Как прикажете, герр Фауль.
– Пошли играть в карты.
– Одну минуточку, герр Фауль, я сейчас приду.
Где же девчонка берёт тетради для записей? – подумал он. Наверно, когда с интендантом в город мотается.
Наверху сердитая Гудрун спрятала тетрадку под матрас.
– Сожги! – пробормотала она. – Ага, щас!
Настал март. Снег, перемежавшийся дождём, сменился постоянными ливнями. Как-то Фауль взял свою экономку в Тролльхавен и купил ей у ювелира маленькие золотые серёжки и тонкую цепочку на шею. Девочка превращалась в девушку, становясь привлекательной. В тот вечер счастливая Гудрун летала по дому и словно светилась изнутри. Подбежав к коменданту, она чмокнула его в щеку, и умчалась, зардевшись.
За зиму у старого еддея умерли ещё мальчики, и он остался с двумя последними учениками. Они выводили старика во двор, когда светило редкое солнце.
Ведьмы настолько обжились, что пели по вечерам песни, отмечали праздники, украшая поселок, и пекли на кухне столовой вкуснейшую выпечку. Фауль даже отправил Гудрун учиться этому хитрому ремеслу. Родственники ко всем приходили исправно, принося домашнюю еду с окрестных ферм.
«Отпустил бы их Ленц, и дело с концом», порой думал обермайор. Но, видно, у эсэсмана на ведьм ещё были планы.
Когда стало потеплее, Фауль стал готовиться въехать в свой новый дом на Крае. Нужна была мебель, посуда, кухонная утварь, постельное бельё и полотенца, да мало ли что. Он велел Гудрун продумать список покупок.
Ленц заезжал редко, как правило – забирал одну из ведьм, и вечно был чем-то озабочен. Весёлые попойки сошли на нет.
Но в конце марта сорок четвертого в его обычной манере он завалился без стука, с порога заорав: