— Хорошо! Сейчас я вам дам записку к одной старушке. Как договоритесь, приходите снова ко мне — получите аванс и перевезете свои вещи.
Степан хотел сказать, что у него нет никаких вещей, но осекся, побаиваясь, как бы хозяин не раздумал.
— Вам все понятно?
— Понятно. Благодарю вас… Но как же? Ведь я еще и паспорта не предъявил…
— Не беспокойтесь, рекомендации господина Котельникова для меня вполне достаточно.
3
«Старушке» Авдотье Захаровне еще не было пятидесяти, но ее сгорбило и состарило горе. В Крымскую войну она потеряла мужа, а два года назад в сибирской ссылке — единственного сына.
Она могла бы дожить свой век на те деньги, что оставила недавно скончавшаяся сестра, но Захаровна, как называли ее все в большом доме на Знаменской, боялась одиночества в пустой квартире и пускала жильцов. В одной комнате у нее жили студенты, в другой — двое молодых рабочих из мастерской Топорковых.
Комната, где жили рабочие, была просторной, высокой и светлой. Там стояли две простые кровати и
старинный кожаный диван. Степану было разрешено занять пустующий диван.
— Столоваться можете в кухмистерской, а если желаете, милости прошу у меня, вместе со студентами.
— Я бы с радостью, да не знаю, хватит ли заработка?
— Платите сколько сможете — я за деньгами не стою, — сказала Захаровна.
— Нет, уж я лучше по вечерам буду работать, но что положено — отдам.
— Вот вы какой? Это хорошо! У меня сын, Витюшка, тоже был карахтерный, царствие ему небесное.
— Умер, знать? — вздохнул Степан.
— Погиб то ли в тюрьме, то ли на этапе в Сибири. Молодой был, как вы. Тоже русый, высокий…
— Да? За что же его арестовали?
— Студентом был… В кружки ходил… потом и схватили… Совсем я одна осталась. Вот и пускаю молодежь, чтобы не скучно было. А деньги что? Господь с ними, с деньгами. Если человек хороший, я и даром пустить готова.
— Нет, так нельзя. Это обидно! Я буду платить, как все. Чтобы никакого стеснения.