Взгляд Ула несмело соприкоснулся с тьмою этого взора — и утонул в непостижимости его тайны… Больше ни вздохнуть, ни шевельнуться. Мир сделался древней гравюрой, все намёки на металл в цветах и оттенках узаконили за собой право на неподвижность. Ветерок унёс остатки суетного с последним вздохом… Время упокоилось в озере без дна. Установилось подлинное бессмертие. Вне мелочного, проходящего. Вот только — снова как будто снежинка уколола холодом душу, и снова истаяла без следа, не дав повода оглянуться.
— Клог хэш Ул, — тёмные губы маски нарисовали первые слова в новом времени. — Гости здесь редки… тем более восторженные без причины, невежливые без оправдания… Ведь никого не оправдает незнание основ церемониала. Что же делать? Пожалуй, дозволю говорить и пока что притерплюсь слушать спонтанную речь. Позже найдётся способ спросить за ошибки. Начнём. Повторяйте: приветствую вас, о хранительница тайн Осэа. Меня привёл сюда долг, и я смиренно слагаю к вашим стопам ответы.
— Приветствую, о хранительница тайн Осэа… — онемевшие губы двигались сами по себе. — Ответы… к стопам. Привёл долг… — Ул вздрогнул и очнулся. — Хотя вообще-то меня пригласили. Я благодарен. У вас так красиво, что голова идёт кругом.
Маска рассталась с нарисованной улыбкой. Тьма глаз сделалась глубже, если такое возможно для бездны. Ул поклонился, стараясь порвать связь взглядов, потянуть время, справиться с собой. Он-то думал, здесь потребуют ответы драконьего вервра Лоэна.
Он определено — ошибся! Здесь желали получить все ответы, все и сразу. Ул пока не смог вернуть себе даже право на самостоятельное дыхание. Он вмиг стал — куклой. Он пробормотал по подсказке приветствие и продолжил говорить, как можно точнее повторяя слова Лоэна. Он запнулся и запутался, выговаривая «итерация». Хранительница не помогала и не мешала. Лишь при упоминании имени Лоэна кончики её острых ногтей едва приметно дрогнули.
— Он вышел к незнакомцу? — негромко, взвешивая каждое слово, прошелестела Осэа. — Тут имеется важное умолчание. Отсюда начнём выбирать зерна истины. Вы прежде встречались… Да. — Тьма взгляда притянула внимание Ула и уже не отпустила. — Единожды? Да… Но надолго… да. Он уже нарушал границу своих земель… да. И встретил того, кого желал бы избегать… нет. Он здоров вопреки ожиданиям, да. Первичный вывод: Лоэн вступил в игру. Важно: он побывал в четвертом царстве… Да.
Каждое предположение сжимало душу Ула в когтях властного внимания и выдирало ответ — как кус плоти, резко и предельно болезненно. Запредельно! Ул вздрагивал, рушился в обморок и тотчас осознавал себя стоящим на ногах и по-прежнему скованным тьмою взора Осэа.
— Кто же его пригласил, вот исключительно простой вопрос, — тон хранительницы не поменялся, но тьма глаз налилась ледяным покоем, делая взгляд — пыткой. — Пригласил тот, кто умеет открыть врата в четвёртое царство. Вопрос: для любого гостя?
Ул вслушивался в медленную, мерную речь… Душа заранее сжималась, ожидая боли. Окаменевшие пальцы не могли даже дрогнуть, нащупывая хоть паутинку надежды. Как сберечь секрет, когда его желает заполучить опытнейшая хранительница тайн, которая сама же добывает эти тайны — чтобы затем ими распоряжаться? Что может быть соломинкой, хотя бы хрупкой соломинкой на краю обрыва отчаяния? Как не отдать, не предать, не выдать…
Ул видел однажды, у врат, королеву. Наверняка именно её. Он знал с того дня: нельзя допустить опасных гостей в родной мир. Нельзя, пусть они могучи, как королева и мудры, как Лоэн. Пусть способны создать красоту, как Осэа… И пусть в глубине их взгляда нет чистого зла, лишь боль… иначе душа бы не отозвалась. Всё равно — нельзя поддаться и впустить!
— Кто пригласил, — снова прошелестела Осэа, и тьма её глаз стала вязким болотом.
Родной мир никто не приукрашал и не облагораживал, — медленно, сонно подумал Ул и оживился, цепляясь за эту мысль. Дома озера зарастают ряской и порой делаются гнилыми болотами, в ручьях мокнут голые иссохшие ветки, а по воде плывут корзинки с детьми, брошенными родной мамой… Дома нет совершенства. Но там однажды расцвело золотое лето. Маленький, замёрзший Ул выжил, научился улыбаться… В полуденном золоте лучшего лета детства нет места тьме и холоду! Это лето всегда в душе. Закрой глаза — и оно явится.
Снежинка загадочного стороннего внимания вновь коснулась души Ула, вновь истаяла, отдав одиночный укол холодка… И, вольно или невольно, на миг вернула Улу малую кроху самостоятельности. Как раз хватило, чтобы напрячься и закрыть глаза! Веки будто отрезали чужое внимание, непристойное в своей навязчивости, дополненное желанием отбирать сокровенные тайны и прятать в бездне озера.
В ушах зазвенела тишина. Впервые от начала допроса удалось расслышать вздох хранительницы. «Она дышит почти как люди, но медленнее», — пронеслось в голове.
— Пока довольно, — несколько быстрее прежнего молвила Осэа. — Мы не спешим… Откройте глаза и осмотритесь. Вам всё еще нравится моя долина ответов?
Ул сполз на колени, ладонями пребольно саданулся об острые камни, спрятанные под тонким покровом песка. Теперь он сполна очнулся… усмехнулся, слизнул кровь с прокушенной губы. Ул подтянулся и нагнулся, увидел своё бледное лицо в озёрном зеркале — вернее, в его осколке, отбитом от основной глади каменным гребнем. Вода не обладала даже малой прозрачностью — дегтярная, маслянистая… Она оставалась тьмою и все же отражала синь дня и белизну облаков, золотой узор главного дерева и луч скалы-столпа… Фигуру хранительницы.
— Когда боль уходит, мир делается ярче, — Ул зачерпнул дёготь и улыбнулся, когда в ладони вода сделалась обычной, прозрачной. — Приношу к вашим стопам скромный совет. Тут очень не хватает бабочек. Даже нет, мотыльков… знаете, они удачно дополнили бы вечность.
— Вы либо необратимо просты, либо безнадёжно молоды. Одно не исключает другого.
Впервые за время беседы хранительница шевельнулась, плащ взволновался бликами и тенями, взметнулся крыльями, выпуская на волю тонкие белые руки — и покорно лёг к ногам хозяйки, обнажив точёную фигуру в платье, обливающем её, как вода, и таком же текучем. Ткань казалась то сталью, то небесной синевой, то тьмою озёрной… Ул оцепенел, его внимание снова принадлежало хранительнице — вернее, её отражению. Вот белая рука вспорхнула, на миг заслонила бархатную бронзу лица и упала, рассыпав по ветру перламутр пыльцы, стерев маску.
Гибким движением, не содержащим ничего случайного, Осэа опустилась в сидячее положение: полубоком, левое колено плотно прижато к груди, его обнимает левая же рука, голова чуть повёрнута к собеседнику. Белое лицо без слоя пудры осталось маской покоя. Жили лишь волосы, мягкие и трепетные, как трава этого мира. Чем-то похожие на птичий пух…
ebooksa