Лес быстро отвернулся, но рыже-янтарный блеск его взгляда Ул успел приметить: и боль, и отчаяние, и страх… и упрямую надежду растущего — пробиться и одолеть. Увидеть солнце.
— «Зачем?», — усмехнулся Ул. — Какой был превосходный вопрос к королеве! И вот тебе ж, вдребезги. Эта Осэа… была бы она или умная, или красивая. А то аж до колик страшно.
— Ещё бы, — вздохнул Лес, не оборачиваясь и продолжая дрожащими руками копаться в корнях своего обожаемого болота.
— Теперь мне самому надо ответить про это «зачем», — вздохнул Ул. Запрокинул голову и крикнул в сталистое небо мира О: — Эй, что, у всего надо искать смысл? Мы живём, потому что живые! Мы ошибаемся, потому что живые! Думаешь, побоюсь каких-то обветшалых тайн? Да мне по боку!
Столичные истории. Макушка лета
— Обратный хват, пальцы вот так, — самозабвенно вещал Сэн, почти целиком зарывшись в ворох скошенной травы. — Раз! И вниз-влево… и лезвие смотрит в землю. Называется «усталый жнец».
— Острый нож не дают младенцам, — Лия безнадёжно отмахнулась от своих же умных слов. — Хотя оба вы… младенцы. Сэн, вся столица год пробует втолковать тебе: вернувшись из долгого похода и застав жену с ребёнком на руках, муж обязан хотя бы для вида заподозрить измену. Хотя бы удивиться рождению сына…
— Я знал о рождении в день и час рождения, — Сэн недоуменно нахмурился, искоса глянул на жену и снова уделил всё внимание ножу в руке малыша. — Как я мог не почувствовать? Странная мысль. С того дня тут, — он толкнул себя пальцами в ребра слева, — стало болеть вдвое сильнее. Я затосковал по вам двоим… а теперь вы рядом. Благодать.
Сэн перевернулся на спину и широко улыбнулся, продолжая восторженно взирать на наследника, целящего ножом папе в глаз. Острие, между прочим, отстояло лишь на ноготь от зрачка! Лия прикусила губу. Дышать невозможно, видя подобное!
— Ты… перестань. Прошу.
— Теперь хват вдоль лезвия, цепко, и вот так размести большой палец… Н-да, пока нож великоват, но постарайся. И… да! С силой толкай вниз, чуть поправляя, — продолжил неугомонный ноб, утекая из-под острия с неуловимой быстротой. В волосах Сэна на миг блеснула алость чистого азарта. Крохотный кончик пряди осыпался искорками… — Да! Удобно резать сухожилия на ноге, если нож исходно спрятан в рукаве. Удобно рубить коленную чашечку… Названия у приёма нет, Ульо, он относится к подлым, вовсе не нобским. Но, если кто-то полезет обижать маму, даже при твоём росте приём сработает. Цель в стопу, хорошо?
Лия фыркнула, выдохнула мгновенный страх и расслабилась. Что за глупость! Она знает опыт и силу Донго-старшего. Как его может ранить ребёнок? Сэна год назад окончательно раздумали подбивать к стычкам взрослые… все до одного в столице. И, понятное дело, последний неисправимый задира — друг Дорн, ему и самому не с кем подраться в полную силу.
Сэна хэш Донго после возвращения откровенно боятся в столице — князь, канцлер, нобы… О нем так много слухов, что шум их доносится даже сюда, в благодатную и ненаселенную тень парка при бесовом дворце. Еще бы, Сэн пропал отравленным, а вернулся год спустя живым-здоровым. И весь этот год стремительные крылья почтовых голубей доносили в Эйнэ сведения о загадочных поединках чести. Три десятка боев в столичных и пограничных городах смежных и отдалённых княжеств! Все бои прошли после прибытия на место хэша Хэйда, после его визитов к опасным людям, после разговоров о том, что желали бы оставить в умолчании и всемогущие Тэйты, и опасный превыше них бес Альвир…
Череда боев чести потрясла и родовитых нобов, и богатейших купцов. Шепотом говорили о сорванных альянсах через брак или усыновление, о разрушенных союзах на золоте и торговом интересе, о несостоявшихся земельных сделках. Кто-то разорился, кто-то бежал и сгинул. Зато пёстрое лоскутное одеяло княжеств не было перекроено заново, более крупными ломтями, как желал бы Альвир и как он намеревался сделать, истратив на подготовку перемен — семь лет. Люди Альвира говорили: так станет лучше для торговли, окрепнет власть княжьих домов и крупные отряды гвардии наконец-то пресекут разгул сельской вольницы… И вроде бы звучало разумно. Но прежний бес, Рэкст — теперь Лия знала точно, изучив его библиотеку — яростно противился переменам. И, кажется, делал это не по приказу, а против такового, тайно…
Лия помнила этот текст, едва ли не самый длинный из найденных на полях книг, помнила и многие иные. Все вместе они составляли сложную, противоречивую, неполную картину намёков и подсказок. Впрочем, Рэкст оставил записи не для чужих глаз. Он сам, верила Лия, искал в опустевшей памяти нечто важное и действовал по наитию. Он яростно и порою жестоко пресекал перемены… чтобы мир остался таким, каким он был до Рэкста? Чтобы в мире не иссякла сила крови — золотой, алой, синей, алой… Хотя именно исчерпание такой крови было явным и громко провозглашаемым делом того же Рэкста!
— Почему? — шепнула Лия, перебирая кисти невесомой шали-паутинки, привезённой в подарок Сэном и потому греющей душу, а не только тело. — Я бы спросила у вас.
Было странно перенять у матушки Улы привычку разговаривать с портретом Рэкста, но в последнее время Лия стала замечать: вечерами она поглядывает на портрет и без слов задаёт вопросы. Её собственная золотая кровь согласна с Рэкстом. Лия выделяет князьям роль хищников, а не владельцев леса, коим дозволено рубить его до последнего ствола. И кровь Хэйда звучит сходно, не зря он безжалостно использовал самые сильные средства, лишая врагов власти, а то и жизни… и оставляя мир лоскутным одеялом, где роль людей мала, а сами они разрознены. Где почти нет армий, лишь городская гвардия, а пограничные споры решаются боем чести алых — и только-то…
— Тяни враскачку, — посоветовал Сэн, наблюдая за малышом. Не пытаясь помочь, он жестом указал, как именно тянуть нож.
ebooksa