Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Понял, — едва слышно шепнул Гвоздь. Недоверчиво тронул затылок, сомневаясь, ударили его или погладили. — А долг?

— Потаскаешь дерьмо из-под лежачих, поймёшь, во что вляпался, — безмятежно улыбнулся вервр. — Иди. Мне тоже пора… дал же слово сгоряча.

Вервр принюхался, выбрал направление. На ходу смял, сжал в кулаке зелень и злость.

Очередь на прием к Номе переминалась, едва двигалась… но никто не шумел и не буянил. Оно и понятно: в коридоре, шагов за двадцать от дверей комнаты лекарки, сидели трое молчаливых здоровяков, все при оружии. Вервр пискнул, собрал понимание… боцман и помощники капитанов: эти захаживали в особняк не первый год, и не больными, а друзьями. Теперь тоже явились трезвые, стращать очередь к Номе, измотанной до последней крайности, но упрямо зовущей больных по одному из бесконечной вереницы.

— О-го… Сам слепой лучник, — вояка с широким тесаком чуть подвинулся. — Здравия… мы мимо очереди не пускаем, но вы… Вы — это вы. Вроде, я жить-то еще не утомился.

— Лучник? — удивился вервр.

— Ну, как бы так… — неопределённо пожал плечами боцман. — Глазастый юнга клялся, что даже и сам видел, как слепой метал стрелы. Пальцами! Тот юнга уже бороду отрастил, а вы вот… гм. Навещаете, значит. Не забываете.

— Навещаю, — вдруг озлился вервр.

Мигом оказался у двери и скользнул в щель. За спиной в три глотки выдохнули напряжение — и не посмели любопытствовать. Даже отодвинулись по коридору еще на пять шагов. Очередной больной как раз хромал навстречу вервру, приживал к боку корзинку с травами. Ан выпихнул человека в коридор и плотно закрыл дверь. Пересёк комнату, подвинул стул и обратил слепое лицо к Номе.

— Странно, что еще живая. Граф Рэкст был глуповат. Стоило поджечь два склада и выкатить вино из пары-тройки погребов. Ты сама надорвалась бы, такое убивает гораздо надёжнее проклятий.

— Вы не забыли нас, — слабо улыбнулась Нома.

Дрожащей рукой дотянулась до кулака вервра. Прощупала: кровь, свежая…

— А… был зол и вот, сорвал, — отговорился вервр.

Он ссыпал с раскрытой ладони колючие стебли роз. На одном вроде бы даже уцелел бутон. Нома заметила и задохнулась.

— Цветы, — она сморгнула слезинку, глядя неотрывно на мятый бутон.

Лекарка дышала слабо, и пульс дрожал неровно, редко… В тёплой жилке трепетали последние остатки сил. Хотя нет, силы давно иссякли, вздрагивало лишь упрямство. Вервр нагнулся, почти касаясь кожи. Осторожно вдохнул запах молодости, которого так старательно избегал весь минувший год. Примерился и чуть тронул губами пульс. Биение сперва стихло, будто выпитое — а после возобновилось всё ровнее, мощнее. Наполнилось отданной вервром силой и заставило его самого искать опору для отяжелевшей головы. Вервр вынудил себя выпрямиться, утвердился в относительно ровном положении, напряг слабую, ноющую шею. Было странно осознать, как много сил получилось отдать. Столько он был отдал еще разве что Ане! Всё, что было, до капли… Язык сухой и шершавый, мысли как кисель, тошнота забивает горло. Но упрямства у него никак не меньше, чем у лекарки.

— Еще в позапрошлой жизни пообещал никогда не создавать семью, это всегда кончается плохо. Я не человек, мой Шэд тоже не существо, а нечто иное. У нас нет инстинкта продления рода и есть презрение к замутнённому рассудку, своему в особенности. Если отношения не навсегда, то это не отношения а так… забава. Верное слово. Кто меня стерпит дольше года-двух? Разве Ана, но она привыкала ко мне, как к яду, с младенчества.

— Прекрасно себя чувствую, — Нома спрятала лицо в ладонях, слушая и не слыша. — Вы умеете лечить? Неожиданно.

— Я только убиваю. Еще могу отдать силу тем, кто мне не чужой. И вот я здесь… обещал Ане не лгать. Еще обещал, что подарю цветок. Слышала? Вот цветок, и я не лгу. Ты мне не чужая. А толку?

Ладонь Номы слепо проскользила по столу, сбила бокал, смахнула на пол несколько склянок с настойками… вцепилась в кувшин. Ощупала… Нома очнулась, двумя руками подхватила кувшин и напилась через край.