Цурюк

22
18
20
22
24
26
28
30

Наша тактика — зуб за зуб. На удаление без очереди».

— Апрельские тезисы, — пожал плечами Коба, затягиваясь листьями травы. — Сам не всё понимаю, о чём тут у него. Ульянов-Ленин был мужчина реально нервный, без юмора — за брата мстил. Ты в курсе, что он двенадцать лет изучал в библиотеке Британского музея? Средневековые гримуары по колдовству! Раз пытался вынести под кальсонами «Некрономикон» в переводе Джона Ди, 1517-го года. Библиотекаршу до сих пор жаль — пышная такая женщина, эрудированная, Мишель Герлович её звали… Когда заметила и хотела пристыдить — просто порвал её напополам, как грелку — и с воем кинулся в Темзу. По крайней мере, так передавали по каналам жандармерии. Знаешь, я о нём, если честно, совсем не жалею — тяжёлый был человек… — Коба медитативно затянулся из трубочки.

— Простите, Иосиф Виссарионович, — Левин наконец понял, с кем имеет дело, — а разве вы меня сейчас видите?

— Партия видит всё. Знаешь, что, душенька — жёлтые тигриные глаза царя по-отечески сощурились. — Ступай-ка ты уже домой в тело — сейчас тебе его развяжут, обмоют и оденут в чистое. Обед в час — тебе же нравятся лангусты с авокадовым пюре и морские ежи в соусе из княженики? Устроим рыбный день.

Но только чур — без обид, кацо! Тело, которое мучилось там в подвале — оно не ты, любой тибетчик это подтвердит. Проверку ты прошёл. Кстати — а что там у Будённого с национальным вопросом? Не в службу, слетай к нему — а то народ, понимаешь, безмолвствует — того и гляди начнутся погромы. А я этого не люблю: евреи, на мой взгляд, не менее богоизбранный народ, чем папуасы — или, к скажем, пигмеи. Не в курсе — отчего никто никогда не устраивает пигмейских погромов?

* * *

… Слетать — мягко сказано. Бабочка-душа перемещалась по пространству со скоростью мысли. Будённый в каюте бронепоезда оказался удивительным образом похож на сержанта Петра Ганешина. Усы его топорщились революционным порывом.

— На минуту отвернуться нельзя — тут же что-нибудь пропадает! Где мой меч?

— Я почём знаю? — пожал плечами денщик. — Сами набезобразят по пьяному делу — а потом ищи за вами. Кто вчера Бабелю ухо рубил?

— Я — Бабелю? Нехорошо как. Направь к нему нарочного, нужно извиниться.

— Сбежал ваш Бабель — достали вы его.

… Плазменный меч Будённого Левин разглядел не с первой попытки — подслеповатый Исаак, вперевалку пробираясь лесами в расположение Колчака, припрятал чёрный цилиндр там, где его стали бы искать в последнюю очередь.

ГЛАВА 19. ВОЗДУШНЫЕ МЫТАРСТВА

Поговаривали, что он, вероятно, связан с разбойничьей шайкой, и что с наступлением темноты устраивает засады в кустах. В его пользу говорило лишь то, что он был пьяницей.

В.Гюго

— В конце концов, как сказал реб Менахем Мендль, имущество гоя считается бесхозным! — успокаивал себя одноухий Исаак, пробираясь складками местности в расположение Колчака. — Как достали эти бессмысленные фразы:

— Карающий меч революции! — Счастье людей труда! — Почём Христа продал?… — Пётр Будённый и его дегенеративные бойцы — просто агрессивное стадо, заповедник недоумков. А ведь родина — это там, где мне хорошо. С другой стороны, хорошо — это там, где нас нет… Выходит, родина — это… хм… да, — умозаключение не обрадовало подслеповатого беглеца — пахнýло вечным жидом, и чёрт его знает, чем ещё тошным, и мозоли на пятках сделались особенно ощутимы… Он присел на пенёк, чтобы перемотать портянки, да заодно проверить, как там покража… Извлёк и обтёр лопухом чёрный цилиндр — и принялся хаотически вертеть в пальцах ПМГ-40: принцип действия карающего меча оставался неясен.

Неужели всё и правда срабатывает только за счёт личной силы бесноватого Будённого? Тогда не видать Бабелю в новой колчаковской демократии ни редакторского кресла газеты «За Единую Россию», ни открытого автомобиля, ни японского ушного протеза из гуммиарабика… Контрразведка разберётся — а они это дело любят и умеют! Любой жандармский подпоручик почтёт за честь отвесить богоизбранному брату своему девять граммов свинца в затылок! — тут писатель случайным усилием пальцев нервно довернул шишечку на рукояти. Видимо, при этом он что-то не то нажал — и взорванный тепловым лучом красный мухомор обрызгал его лицо ярко-алыми шмотьями…

— Аллё, камрад! Полегче, — раздался насмешливый голос из-за спины, и Бабель, поняв, что рассекречен, послушно вскинул руки вверх. Мысль отбиваться плазменным мечом даже не пришла в его миролюбивую голову — есть по жизни воины, а есть, извините, просто российские литераторы…

— А ну кажи дядьке Дерендяю, чего у тебя там! — Дерендяй, о котором так много говорили большевики, оказался на вид белобрысым толстоватым мужиком без возраста с крошечными голубыми глазками на широкой, как блин, курносой харе. Брезгливо обнюхав цилиндрическую рукоять, он выпустил из неё узкий плазменный луч и срезал им на пробу пару стебельков осота. Майского хруща, поймав в ладонь и что-то пошептав, отпустил лететь.

— А ты из этих, значит… Как их… Красный? Борщевик?

— Товарищ Дерендяев, боюсь, произошла трагическая ошибка. Вы будете смеяться — но я за всех — и одновременно ни за кого! Как говорится, над схваткой…