Цурюк

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

… О.Фрола изловили в лебеде; он трясся и тыкал жирным перстом в небеси. Закончив растаскивать добро с поповского подворья, мужики собирались уже подпустить преподобному красного петуха, но Блюмкин умело перевёл стрелки на конкретику.

— Выноси святых! — он указал на распахнутые ворота храма. — Нечего клуб захламлять.

Мужики не без некоторой опаски принялись сволакивать в штабель «божью благодать». Латыши штыками обдирали с досок литые оклады и паковали драгметалл в мешки. После этого в дело вступал Ефим Генералов с колуном.

— Хватит, попили нашей кровушки! — покрикивал сельский богоборец, разбивая и швыряя в костёр наследие тёмного прошлого. Святители и великомученики угрюмо корчились в пламени революции, не в силах явить маломальское чудо — и суеверный страх полегоньку начал отпускать народ. Остаканившись из поповских погребов, вандалы притащили гармонь и вскоре уже пустились в буйный перепляс вокруг костра.

Левин, не имея возможности что-либо изменить, с тяжёлым сердцем удалился от вакханалии под опустевшие своды храма. Распятого Иисуса вынесли, и теперь один Бог-отец с фрески злобно таращился на него из-под купола.

— Ну, что, Яхве, бог-ревнитель, — угрюмо процедил Левин, — теперь будешь мстить до седьмого колена, как завещано? И детям, и внукам нашим? Рад покуражиться?

Ответа не последовало. Тогда Левин выдернул из деревянной кобуры маузер и, прицелясь сквозь набежавшие слёзы, засадил пулю между глаз главному виновнику всего сущего. К ногам брызнула штукатурка. Он вздрогнул — сзади на плечо легла чья-то рука.

— Ход ваших мыслей мне нравится, — произнёс возникший из полутьмы Яков Блюмкин, — я тоже с детства недолюбливал этого мстительного старикашку. Только целитесь вы не туда, Борис Викторович.

— А куда надо? — тупо спросил Левин комиссара.

— Себе в голову, любезнейший. Там он окопался, точно вам говорю.

— Почему тогда уж не в сердце?

Блюмкин тонко улыбнулся.

— Ваше представление о Боге — плод вашего ума, то, что вам за тысячу лет вдолдонили попы. Посему — только в голову.

— Я над этим подумаю, — хмуро буркнул Левин, пряча маузер в кобуру.

— Кстати, о попах — что с преосвященным делать? Он давно тут всем поперёк горла — полсела у него в кабале. Ефимка просветил их слегка насчёт инквизиции — теперь пьяные поселяне требуют бросить попа в костёр.

— Ну, знаете ли! — Левин стремительно направился к выходу. — А ещё интеллигентный человек.

— Да не волнуйтесь вы так! Шоу не будет. Я шепнул конвойному застрелить его при попытке к бегству.

Он успел вовремя — чекисты уже выводили о. Фрола из подвала (того самого, где Ильич давеча провёл двое суток с пленными немцами). Заметив, как один из латышей отстал на шаг и передёрнул затвор, Левин прыжком ринулся на него и сшиб с ног. Второй конвойный выстрелил навскидку в нападавшего и промазал. Первый латыш оказался здоровяком — перекатившись через Левина, он подмял его под себя и начал душить стволом карабина. В глазах помутилось. Второй чекист подошёл сбоку и хладнокровно прицелился в его посиневшее, хрипящее лицо. Левин зажмурился. «Посему — только в голову», — вспомнились ехидные слова, перед тем, как он привычно вылетел из тела и увидал всю картинку сверху. Вот и смерть. Отчего же нет страха? И нет уже времени рассказать всем, что умирать — это так легко… Грохнул выстрел.

— Именем революции — стоять! — раздался голос Блюмкина. — Скоты! За сопротивление командиру — расстрел на месте!

Левин, вновь ощутив себя в теле, недоумённо огляделся. Возле него лежал чекист с развороченной выстрелом головой. Поп, тряся окороками щёк, мелко крестился и бормотал от св. писания. Блюмкин, спрятав наган, чуть заметно подмигнул: