Она прижала пальцы к вспыхнувшей пятерне на панели и зажмурилась… По телу мурашками поползла вибрация, потом раздался оглушительный хлопок — и Кати нигде не стало. Распавшись на элементарные частицы, она, проделав квантовый скачок сквозь время, тут же собралась вновь — но, по ощущениям, как-то не совсем так… Почувствовав подвох, провела ладонью по лицу — и завизжала от ужаса. Под пальцами струилась пышная патриаршая борода а-ля Черномор! Зато голова оказалась при ближайшем исследовании лысой, как колено.
— Буев Колобок! Ты что наделал?!! — она в истерике замолотила кулачками по приборной панели, на которой в ответ вспыхнуло зеркало. Черты лица, слава Богу, не изменились — но эта ужасная бородень! Вот тебе и мечты о семейном счастье — обхохочешься!
«Шерсть — атавизм животного мира, — разъяснила коварная железяка. — У расы богов её не было.»
— Плевать! Верни всё как было, слышишь!
«Это невозможно. Волосы при скачке формируются согласно матрицы случайных чисел…».
Дверца отъехала в сторону, недвусмысленно приглашая на выход. Вынырнуть в таком виде из болота нечего было и думать — а вдруг там люди?
— Погоди-ка! — осенило её вдруг. — А что, если мы с тобой сделаем ещё один ма-асенький скачочек? Вдруг свезёт? Хуже же всяко не будет…
«Хуже не будет», — подтвердил Буй-Тур Коло-бог 12–13, послушно задвигая люк. Катя нетерпеливо приложила ладонь куда следует, вся процедура повторилась — и на табло вспыхнула новая дата: «23 июнь 1876».
— Так-то лучше! — произнесла девушка, кокетливо улыбнувшись своему отражению в зеркале — на сей раз безо всякой бороды, зато с длинными, до пояса, зелёными русалочьими космами…
— Даже стильно, не находишь, Колобашка?
«Покров гармонирует с цветом глазной радужки», — подтвердил двенадцато-тринадцатый.
— Зануда! Всё, я пошла тусоваться. Без меня — никуда, ты понял? — она погрозила пальчиком своему транспортно-боевому виману и, вынырнув через люк, устремилась к играющей солнечными бликами поверхности.
Внезапно нога её запуталась в мотне невода. Брыкающуюся Катю поволокло к берегу под дружное уханье рыбачьей артели купца Рябинина:
— Эй, ухнем! Ещё — ухнем!.. Налегай, ребятушки — чую, нонеча на Купалу быть нам с уловом! — радовался на берегу, потирая руки, брюхатый купчина.
ГЛАВА 39. КОРМИЛО ВЛАСТИ
После чтения Библии у него сложился образ мстительного и жестокого самодура, которому милее всего запах горелого мяса, и недоверие естественным образом распространилось на всех, кто заявлял о своём родстве с этим местечковым гоблином.
Отыграл, отгулял Яр-Хмель. Катя очнулась — и начала потихоньку сползать с дерева, в развилке которого обнаружила себя, бесстыдно раскинувшейся навзничь. В зелёных волосах запутались золотые берёзовые серёжки.
Что было до костров — она ещё смутно помнила: купались девки с девками, а парни с парнями порознь, чинно. У всех девушек — венки из любистка на головах. «Чтобы тело молодилось, добрым молодцам любилось»… Из-за кустов кто-то лукаво подглядывал, хихикая — не то парни-охальники, не то шаловливый лесной народец… Дальше — месяц посеребрил воду, и деревья начали переходить с места на место, меж собой беседы ведя…
Катя знала ещё от бабушки — сорви в ту ночь цвет папоротника, и поймёшь язык всякого дерева и всякой травы, ясны станут тебе речи зверей и птиц. То — цвет-огонь, дар Ярилы-батюшки. Страшно подходить к чудному цветку, и редко кто решается…
Она была единственной из всей ватаги, что не побоялась сомкнуть над дивным цветом ставшие на миг ало-прозрачными ладони… Произошедшее после Катя при всём желании не могла бы выразить в словах — это просто случилось, за гранью трёхмерности, с её убогими понятиями о добре и зле, тьме и свете, воде, огне, медных трубах, Боге… да что там — самом человеке… Она летала далеко-далеко — и очнулась в развилке старой берёзы…