— А как звали того полководца? — продолжает допытываться Алан.
— Письмена прапредков знают его имя, а старый Ассинарх не знает, — отвечает старец и, сделав паузу, добавляет: — Старый Ассинарх знает, что отец того полководца был царем и, уговаривая его не ходить в страну индов, так сказал: «Не ходи, сын, воевать индов с войском, ибо повозка золота возьмет любой их город быстрее войска!»
— Точно! Я так и думал! — восклицает Алан. — Именно так сказал царь Македонии Филипп своему сыну Александру!
— Осмелюсь спросить, многоуважаемый Ассинарх, — произносит Сарматов, — почему вы, поклоняясь огню, называете его животворящим, разве огонь не спутник войн и смерти?
— Да, это так! — кивает старец. — Но разве не огонь уничтожает следы чумы и других болезней?.. Разве не он согревает людей в холод и дождь, дает им вкусную пищу? Разве не огонь ненависти к злу, дарованный людям единым Богом Ахурамазду, не дает злу подчинить себе всех людей? Разве не огонь любви, зажженный Богом Ахурамазду в мужчине и женщине, дает новую жизнь?
Протянув руку сыну, старец кивком головы приглашает всех в первый зал, в котором теперь полыхает костер. Вокруг костра кружатся в замысловатом танце полуобнаженные гибкие женщины. Их фигуры подчиняются тем же непривычным пропорциям, что и мужчин, у женщин тоже иссиня-черная кожа, раскосые, уходящие уголками к вискам изумрудные глаза. Только ростом женщины значительно ниже. Если бы не пышность форм, их легко можно было бы принять за девочек-подростков.
Засмотревшись на танцующих женщин, похожих на ожившие точеные эбонитовые статуэтки, Бурлак натыкается на Алана и цедит вполголоса:
— Блин, такую статуэточку на коленях подержать бы!..
— Марсиане тебе подержат! — шепчет Алан. — Вах! Амбал двинет — и прощай, мама!..
— Опять ты за свое! Ну какие они тебе марсиане? — чертыхается Бурлак.
— Слушай, я думаю, что их легион был доставлен Александру Македонскому на НЛО с другой планеты!..
— Сам ты доставлен с другой планеты, хазарин малахольный!
— Я?.. Я — хазар малахольный! — взвивается Алан. — Тогда ты — рязан косопузый!
Взаимный обмен любезностями прерывают окружившие Бурлака и Алана чернокожие танцовщицы. Они с легкостью бабочек порхают вокруг, неуловимыми движениями касаясь притихших бойцов и тут же отступая прочь. Изумрудные глаза их наполнены обещанием, а блуждающие по залу блики отражающегося в струях фонтана пламени делают их черные тела нереальными, фантастически красивыми, будто пришедшими из чудесного сна. Алан с присущим ему энтузиазмом пытается подстроиться под их танец, но его движения, как ни крути, более всего походят на родную лезгинку. Стушевавшийся Бурлак стоит как пень, не зная, куда деть ноги и руки. Увидев, что двое мужчин подносят к костру тушу быка, он торопится к ним, бросив Алану на ходу:
— Я того... От греха подальше пойду лучше мужикам подсоблю!..
Старый Ассинарх останавливается у озера, перед фонтаном, на пересечении струй которого покоится переливающийся хрустальный шар.
— Ваши люди веселы и приветливы. Я недоумеваю, как вы живете? Что едите? Во что одеваетесь? — осмеливается задать вопрос Сарматов.
— У нас в ущелье есть поля пшеницы, проса и даже виноградники. Есть отары овец и другой скот, — отвечает старец. — Днем мы работаем в долине, но на ночь уходим в гору. Теперь из вашей страны пришел сын шакала Абдулло. Он владеет этими горами, уничтожает посевы и виноградники, чтобы все ущелье засеять маком. Зелье, проклятое пророком Заратуштрой, дает ему ослепляющее душу золото. Мы могли бы начать войну с Абдулло, но он твой, воин Великой северной страны...
— Кто мой? О чем вы? — недоумевает Сарматов.
— Потом поймешь! — говорит старец и отворачивается к шару.