След торпеды

22
18
20
22
24
26
28
30

Над станцией светила луна. Акиму казалось, что она смеется над ним: «Что, воспитал сына? Он у тебя убийца. Он враг!»

Аким вдруг почувствовал, что вспотел, остановился и увидел, что идет не той дорогой, которая к дому ведет, шагает той, что петляет к Зорянке.

«Куда ты прешь, старый дурак! — упрекнул себя Аким. — Рыбу ловить, что ли?» Никогда еще Акиму не было так тяжело, как в тот вечер. Даже в войну, когда фашист в атаке проколол ему штыком грудь, он не испытывал такой боли, как теперь. Та боль была тупой и короткой, словно молния пронзила, а эта боль мучит его, сосет душу, кажется, что она проникла в кровь, заполнила все клеточки тела. И жжет, и жжет. Душа Акима прошла закалку на войне, а тут вдруг как бы раздвоилась: одна часть при нем, другой — нет. Ее украл Петька.

Слезы навернулись на глаза Акима. И до того ему противен стал Петька, что он готов был ударить его.

«Сволота паршивая!»

И вдруг где-то глубоко в душе шевельнулось:

«А может, и не виноват Петька? Может, кто другой ранил пограничника? Может, не один он там был?»

Ох, если бы Петька не был виноват! Акиму почему-то припомнилась тревожная ночь сорок четвертого года, когда высаживали десант в районе мыса Ахкиониями. Едва вошли в залив, как корабли осветили лучи прожекторов. В небо взлетели десятки ракет. Фашисты обнаружили корабли с десантом и открыли по ним огонь. Снаряды рвались совсем рядом, но пока шла высадка пехоты, Аким стоял по грудь в ледяной воде и держал трап. Мичману Рубцову помогал комендор носового орудия, но едва десантники вступили на берег, комендора убило осколком мины. Трап на себе держал один Аким.

Вот и дом. Ставни закрыты. В доме тихо. Аким огорчился: видно, ушел сын. Где его теперь искать? Аким плечом толкнул дверь — закрыта. Значит, дома Петька. И точно. В темноте раздался его голос:

— Ну и ходишь ты, батя, как на поминки.

Сын закрыл за отцом дверь.

— Хвост за собой не привел?

Аким удивился: так разговаривают между собой бандиты. Но он сделал вид, что не понял сына. Стараясь унять волнение, еле слышно прошептал:

— Устал я, сынок. В глазах темнота…

— Садись, батя. Ну, что там в милиции?

— Ружье… — Аким отдышался. — Ружье, понимаешь… Пришлось уплатить штраф.

Петр злыми глазами уставился на отца:

— Кто брал штраф? Иван Кравченко?

— Он начальник, ему и штрафовать.

— Вот гад! — сплюнул Петр. — А ты ведь в одном бою был с его отцом, да?