— Тридцатка, хватит?
Сергей торопливо взял деньги.
— Спасибо. Вы… вы как родной отец…
— Не люблю сладких слов. Не люблю… — Колосов говорил с курсантом и глядел в иллюминатор, в сторону острова. Он уже видел себя там, входящим в пещеру.
7
Аким Рубцов проснулся глубокой ночью. Ему показалось, что кто-то постучался в окно. И хотя на дворе шел проливной дождь, Аким отчетливо услышал этот стук. Он привстал на кровати, потянулся было рукой к выключателю, но тут же раздумал. Кто пришел к нему в такой поздний час? Аким прислушался. Дождь бил в окно тугими струями. «Вот дьявол, неужто почудилось?»
Аким поднялся с кровати и приник к окну. Темень во дворе — хоть глаз выколи. Ни души. Видно, почудилось ему. Вчера в полдень, когда Аким возвращался с поля домой, над Зорянкой висело уставшее солнце. Вода в реке отливала позолотой. И такая стояла теплынь, что Акиму захотелось искупаться. Он выбрал себе местечко поближе к камышу, где не купались мальчишки, разделся до трусов и вошел в воду. Вот так же с сыном он не раз купался в Зорянке. Любил он сына своего Петра молча и крепко. Не проходило и дня, чтобы Аким не думал о нем. Думая о сыне, он вспоминал свою службу на кораблях военного флота, как он, мичман Рубцов, раненный, добрался до берега, а потом его подобрали матросы с торпедного катера. Не забыл Аким, как лежал в военном госпитале, как приезжала к нему Настя. Увидела его в бинтах да худого, заплакала: «Акимушка, родной мой…»
«Настя умерла, а я — живой, значит, не судьба», — грустно подумал Аким, все еще находясь во власти недавно услышанного стука в окно. Постучали в окно, которое выходило в огород. За огородом — пустырь, там рос густой и высокий бурьян. Глухое место. Днями приходил представитель из сельсовета и потребовал, чтобы хозяин дома скосил бурьян, иначе могут наложить штраф.
— Коса у тебя есть, силенки тоже, так что берись за дело, Аким, — сказал представитель — мужчина лет под сорок пять, с бородкой и черными усами. — Хочешь, я помогу? В память о Насте. Душевная она была у тебя, сердечная. Меня частенько выручала: то побелит комнату, то картошку поможет выкопать, то пирогов напечет.
Аким задумался — была Настя, да нет теперь. Долго и тяжко она болела. Припомнились ему слова жены. «Сердце у меня на волоске держится, — говорила она. — Оборвется волосок — и нет меня. Ты будешь помнить меня, Акимушка?..»
Сердце Акима тогда сжималось от боли, но он не плакал. Все глядел на серое, окаменевшее лицо Насти. Думал: «Почему не приехал Петр? Может, он где-то далеко в морях?» Где бы он ни был, Аким в душе осуждал сына: мать страстно любила Петра и, даже когда умирала, просила мужа, чтобы жалел его.
«Ты скажи Петьке, что я могу и не встать. Пусть приедет», — плакала Настя каким-то чужим голосом.
Аким тогда подумал, что жена до утра не доживет. И чтобы хоть как-то успокоить ее, подсел к ней на кровать и дрожащей рукой погладил ее волосы:
— Ты, Настя, не хорони себя. Ты еще поживешь. И мне на радость, и сыну… Петька в океане. Пока получит телеграмму, пока соберется да сядет на попутное судно…
Она слушала его молча, но мыслями была где-то далеко и думала, видно, о сыне. Ее лицо, некогда полное, румяное, стало бледно-желтым, глаза потускнели, только жар в них и боль неуемная. Наконец простонала:
— Считай, меня уже нет. Я-то чувствую, как из души жизнь уходит. А ты… ты поклянись, что сына будешь беречь…
Вечером Настя скончалась.
Хоронили ее на третий день. Аким все ждал, что вот-вот появится Петр. Сын так и не приехал. Никто не спрашивал Акима, где он и почему не приехал на похороны матери. Только Марфа Костюк, соседка Акима, у которой своих детей было трое, сверлила его острым взглядом и все тараторила:
— Грех, Аким, что Петька не приехал. Грех, Аким…
— В океане он, Марфа. А океан знаешь какой большой. В миллион наших вот станиц, а то и больше.
ebooksa