— Ты, дядя Аким, только… крепись, дядя Аким.
Прочитал Аким телеграмму и слова вымолвить не мог.
— Петька оставил меня, — давилась слезами Зоя. — И жаль мне его до слез… Я, дядя Аким, любила Петю так, что по ночам, бывало, рыдала… И на море поехала бы к нему, да, видно, не судьба. А теперь вот…
Аким остался стоять у калитки с телеграммой в руках. В ушах звенело:
«Ваш сын трагически погиб. Выезжайте похороны…»
Острая боль сгорбила Акима. Телеграмма жгла ему пальцы. Он застонал, шагнул к крыльцу и тяжело присел на ступеньки. В его больших карих глазах все померкло, на ресницах повисли слезы. Из-за сарая, крытого камышом, выглянуло ярко-красное солнце, ударило теплыми лучами в лицо, но он даже не шелохнулся, только чуть-чуть сощурил глаза.
С трудом Аким поднялся, толкнул плечом дверь и вошел в комнату. Со стены на него глядел улыбающийся Петр в морской фуражке с крабом и в полосатой тельняшке. В уголке фотокарточки размашистым почерком написано: «Батя, я вдоволь хлебнул соленого…»
— Да, Петька глотнул морской водицы, — чуть шевеля губами, промолвил Аким.
Он подошел к тумбочке, на которой стоял макет рыболовецкого траулера, шершавой ладонью провел по гладкой полированной обшивке. «Вот капитанский мостик, вот штурманская рубка… Точно на таком траулере плавал Петр. А теперь его нет — погиб. Трагически. Эх, Петька, и зачем тебе выпала такая судьба?» Аким до боли закусил губу и до хруста сжал пальцы в кулаке. Задышал тяжело и неровно. Куда и кому нести свое горе? Один остался Аким. И что обидно, сын не очень-то понимал его.
В прошлом году Петр приезжал на отдых в родные края. Аким рад был, не знал, куда его посадить. Попросил сына съездить с ним в колхоз, но Петр наотрез отказался.
— Устал я в дороге…
А вечером куда-то ушел. Вернулся домой поздно. С речки дул свежий ветерок, щербатая луна светила тускло и холодно.
— Загулял ты, однако… — сказал Аким, подняв на сына строгие глаза.
— Скучал? — усмехнулся Петр, отпивая большими глотками парное молоко.
— Где был? — Аким сел на диван.
— На ферме у Зои…
Аким долго молчал, потом доверчиво спросил:
— Любишь ее?
— А что?
— Чистая она, Зоя, как родник.