След торпеды

— Что вы скажете? Я слушаю вас…

14

Марков сидел в своей каюте удрученный. Уходя с корабля, капитан 1-го ранга Громов коротко бросил: «У меня сложилось впечатление, что вы задрали нос после того, как адмирал похвалил экипаж. Славы вам захотелось, вот она вас и ужалила». Что же, может быть, комбриг и прав. Кажется, никогда еще Марков так не переживал, как в этот раз. Обидно, что его отругал человек, которого он так уважал и с которого брал пример. Капитана 1-го ранга Громова Марков знал давно, еще когда пришел на корабль лейтенантом. В то время Громов командовал «Алмазом». Знал Марков и о том, что Громов, будучи еще капитан-лейтенантом, отличился в дозоре. В трудных условиях шторма, когда над морем стоял густой туман, ночью вахтенный радиометрист обнаружил надводную цель. В тумане с помощью осветительных ракет Громов увидел шхуну. Она пыталась уйти и на сигналы пограничного корабля не обращала внимания. И тогда командир «Алмаза» принял решение — отсечь шхуне курс в нейтральные воды. «Самый полный!» И вот уже шхуна рядом, она застопорила ход, легла в дрейф. Осмотровая группа высадилась на ее борт. Капитан пытался уверить пограничников, что, мол, «заблудился» в тумане, сбился с курса. «На мой борт шхуна ничего нет», — сказал капитан на ломаном русском языке. Но при осмотре шхуны в трюме был обнаружен лазутчик и аппарат, специально сделанный для плавания под водой.

Так на груди Громова появился орден Красной Звезды.

«Корабль — это крепость, только плавающая, — говорил как-то комбриг. — «Алмаз» для меня не кусок железа. Корабль — это вехи человеческой жизни. Моей жизни тоже…»

Марков верил ему, потому что в жизни Громову довелось повидать немало кораблей. В годы войны он командовал пограничным кораблем «Рубин», о котором по всему Северу гремела слава. В апреле 1942 года командование Северного флота начало первую крупную операцию по высадке десанта в губе Большая Западная Лица. Морским пехотинцам 12-й отдельной бригады предстояло с ходу атаковать гитлеровцев в районе Западной Лицы. В состав десантных кораблей входил и сторожевой корабль «Рубин». Командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко пригласил лейтенанта Громова к себе в кабинет. После детального ознакомления с предстоящим походом он спросил:

— Вы, надеюсь, понимаете, как тяжело вам придется? Во время высадки десанта морской пехоты ваш корабль будет отвлекать на себя огонь артиллерии и минометов противника. Но вы будете для врага не просто мишенью, а мишенью действующей — будете подавлять огневые точки фашистов. Возможно, «Рубин» понесет тяжелые потери, но иного выхода у нас нет.

— Я постараюсь все сделать, товарищ адмирал, — заверил командующего Громов. — К переднему краю, да и к огню нам, морским пограничникам, не привыкать…

— Семь футов под килем! — тепло пожелал адмирал.

Когда над морем сгустились сумерки, «Рубин» отдал швартовы и настороженно вошел в бухту Озерко, откуда хорошо просматривался поселок Титовка, где располагались гитлеровцы. Удар для врага был внезапным, но уже через некоторое время гитлеровцы опомнились и сами открыли огонь из орудий и минометов. Снаряды рвались вокруг «Рубина», свистели осколки. Но Громов своевременно подавал рулевому команды, и корабль уходил из-под прямого попадания снарядов. А в это время на берег, занятый врагом, высаживались морские пехотинцы. Их внезапность ошеломила фашистов. Под прикрытием корабельного огня катера и десантные баржи подошли к самому берегу, и морские пехотинцы с криком «ура» рванулись в бой. А «Рубин» продолжал посылать снаряды в сторону врага. Когда все морские пехотинцы сошли на берег и уже вели прицельный огонь, натиск фашистов усилился, и тогда командир «Рубина» на полном ходу смело направил свой корабль к берегу. Корабельные орудия били по врагу прямой наводкой. Одним снарядом уничтожили орудийный расчет фашистов на высоте, с которой хорошо просматривалось море, другой снаряд угодил прямо в крышу дома, в котором размещался фашистский штаб… Затем комендоры перенесли огонь по вражеской батарее.

— Восемь раз я водил в тот день свой корабль к вражескому берегу, — как-то рассказывал морякам комбриг Громов. — Бой длился четыре часа. По кораблю били орудия, минометы, сбрасывали бомбы «юнкерсы», но мы сбили два «юнкерса», а сами не потеряли ни одного человека…

Вспомнились Маркову слова комбрига о том, как осенью 1942 года гитлеровское командование сосредоточило свои подводные лодки на позициях в Баренцевом море. У берегов Новой Земли они действовали особенно активно. Вот здесь и нес свою патрульную службу «Рубин». За два месяца корабль отконвоировал в своей зоне около 30 транспортов с ценным грузом для фронта, отразил 11 атак подводных лодок противника и 42 атаки самолетов. Пограничный корабль действовал смело и дерзко.

Уже много лет спустя, когда Марков был назначен командиром «Алмаза», его вызывал на беседу Громов. В тот вечер они говорили о многом.

— Вы не забыли свой корабль? — задал Марков скорее риторический вопрос, ибо знал твердо — свой корабль не забывается, как и не забывается первая любовь, если даже она была горькой.

— Забыть? — Громов резко откинулся в кресле. — Разве можно забыть то, что породило мои седины? Игорь, ты вот не знаешь, а я служил по соседству с твоим отцом. Ты садись. — Громов ласково тронул его за плечо. — Твой отец плавал на тральщике, в лицо я видел его только один раз, когда с нами беседовал командующий Северным флотом адмирал Головко. Он приехал к нам в июле сорок второго года. В те дни сторожевой корабль «Бриллиант», находившийся на линии дозора мыс Святой Нос — губа Савихина, обнаружил неподалеку от себя рубку вражеской подводной лодки. Командир «Бриллианта» капитан-лейтенант Косметюк приказал дать полный ход, чтобы таранить фашистскую лодку. И что ты думаешь?

— Ушла лодка, да?

— Нет, она погрузилась, но Косметюк успел рассчитать маневр с учетом движения субмарины. Прошел над ней и сбросил две глубинные бомбы. Последовало два взрыва, а чуть позже взорвалась на глубине и подводная лодка. На воде появились пятна масла, обломки. Словом, вражеская лодка была уничтожена, и адмирал Головко благодарил нас, морских пограничников. Тогда-то я и познакомился с твоим отцом, ему вручали медаль «За боевые заслуги». Ты очень похож на него. Взял он из рук адмирала медаль и громко сказал: «Служу Советскому Союзу!» Мы поздравили его с наградой. Он был рад и все говорил, что у него растут два сына-близнеца… Потом твоего отца назначили командиром тральщика, и больше я с ним не встречался. А узнал о гибели его корабля осенью сорок четвертого года… Ты понял, Игорь?

— Да, конечно, понял… — глухо отозвался Марков.

— Я в том смысле, — заметил Громов, — что твой отец был не только отчаянным и храбрым моряком, но и умелым командиром. Воевал расчетливо. Да, война… Она каждого задела своим черным крылом. Кому могила, а кому тяжкая, до самых костей рана. У меня на ноге тоже есть шрам. Осколок задел, да так, что в госпитале едва ногу не оттяпали… А ты, ты не печалься. Оно конечно, не сладкая у нас служба, вся в заботах да тревогах. Граница, сам понимаешь… Если что — я всегда готов тебе помочь. Но прежде сам старайся во все вникнуть. Тут не слова нужны, а дела. Ты все понял?

— Понял, товарищ капитан первого ранга, — тихо отозвался Марков. — И еще я понял, что на белой дороге есть и отцовские шаги.