След торпеды

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сигареты я не курю, если хотите, пожалуйста…

Марков закурил, жадно глотнул дым и закашлялся.

— Крепкие, черт… — ругнулся он. И снова повторил то, о чем сказал минуту назад: — Да, я увлекся судном, а лодку упустил…

В серых, чуть раскосых глазах Громова вспыхнула усмешка:

— Вот-вот, «рыбаками» увлеклись, а лодку упустили. Кстати, видимо, между судном и лодкой есть связь.

— Какая? — вырвалось у Маркова.

— А вот этого пока никто не знает.

— Тогда почему вы уверены, что между судном и лодкой есть связь?

Громов усмехнулся, снисходительно посмотрел на Маркова. Хотелось ему сказать с горечью: «И как же это вы, командир корабля, не подумали о том, зачем надо лодке всплывать под перископ?» Комбриг, однако, не позволил себе какой-либо иронии, ибо Марков и в самом деле не догадывался, зачем лодка всплывала под перископ.

— Видно, выходила на связь, иначе командир лодки не стал бы рисковать, — твердо ответил Громов.

Но Марков этого понять не мог. С кем лодке выходить на связь в наших водах? Это в годы Великой Отечественной войны лодки всплывали под перископ, не рискуя быть обнаруженными. А теперь радиометристы-береговики, да и сторожевые корабли мигом засекут перископ, где бы он ни появился.

— И все же лодка всплывала, — задумчиво молвил Громов.

Марков молчал. В голосе комбрига слышалась твердость, и открыто возражать он не стал. Мог бы, конечно, и возразить, но не находил для этого убедительных слов. Он стоял неподвижно, глядел в сторону открытой форточки — там в бухте плескалась вода, настырно гомонили чайки.

— Вот что, — капитан 1-го ранга взял с вешалки шинель, надел ее. — Пойдемте к вам на корабль. Там все обговорим, поглядим курс «Алмаза» и курс подводной лодки, потолкуем с офицерами, в первую очередь со штурманом. Он на корабле? Ну вот и хорошо. Кстати, Егоров приказал, как только «рыбаки» вновь появятся в районе островов, сразу же послать туда сторожевой корабль.

— Зачем кого-то посылать, когда я был там? — возразил Марков. — Прошу мне это поручить.

— Потом решим.

Громов добавил, что через два часа, в десять ноль-ноль, Москва ждет его доклада. Поэтому важно выяснить все до мелочей.

— Я полагаюсь на опыт ваших офицеров, особенно штурмана и помощника. Вы же сами хвалили их, не так ли?

— Не всегда опытные офицеры могут разгадать замысел противника, — возразил Марков, хотя ему хотелось сказать совершенно другое: «При чем тут штурман Руднев и помощник Лысенков? Я вел корабль, мне и решать. За ошибку сам отвечу. Но мне, как и вам, товарищ капитан первого ранга, нужна истина. Была ли там лодка, или это воображение акустика. Ради истины я и себя не пожалею. Нет, я не боюсь признать свою вину, это не в моем характере. Я привык отвечать не только за себя, но и за своих людей».

У Громова была привычка до мелочей во всем разобраться, а уж потом делать выводы. Этому учил и офицеров штаба бригады. Был он необычно строг, ценил волевых людей. «Без воли нет характера, нет командира», — любил он повторять. И никто не мог ему возразить, ибо в его словах чувствовалась железная логика.