— Есть, Игорь, и не заметут их лютые штормы и снежные бури. Потому что это — память, а она как родник чиста. И всегда найдет себе дорогу, чтобы влиться в могучий поток людских судеб. Море, оно каждого метит, — добавил Громов.
О своем отце Марков никогда не забывал. Прошлым летом он проводил отпуск дома Мать открыла старый деревянный сундук, достала фуражку с крабом. «Это отцовская, — тихо сказал она. — А привез ее в сорок пятом боевой товарищ отца. Вместе они служили на корабле, потом его ранило в бою, пока лежал в госпитале, отца перевели на тральщик. Знаешь, сынок, я в тот день поседела. Очень я любила отца. Я даже замуж больше не вышла. Для вас, сынок, жила. И ты, и Павел очень похожи на отца. — И мать отвернулась, чтобы утереть слезы. Столько лет прошло, а не зажила рана в ее душе, нет-нет да и заноет.
Взял Марков тогда фуражку в руки, и сердце защемило, будто с отцом повидался, будто услышал его голос: «Иди на море, сынок…»
Прав комбриг, корабли — это вехи человеческой жизни. Есть такая веха и у него, Маркова. Помнит он, как просил военкома послать его на морскую границу. «Там служил мой отец, там он и погиб», — говорил Игорь майору, которого война тоже пометила: на правой щеке у него белел рубец.
— А вы танкист, да? — спросил у военкома Игорь.
— А ты хочешь знать? — военком усмехнулся. — Нет, в танке я не горел. Я поджигал «тигры». Бронебойщиком был. А этот шрам, — он тронул рубец пальцем, — на Курской дуге получил. Осколком мины задело… Ну а ты, парень, хочешь на море? Небось любимый твой герой адмирал Ушаков или Нахимов?
Марков вынул из кармана фотоснимок, который вырезал из газеты, и протянул его военкому. Тот удивился:
— Так это же Карацупа! Он ведь не моряк.
— Ну и что? — чуть не обиделся Марков, пряча в карман вырезку из газеты. — И на море есть свои карацупы…
Когда Марков вступил на палубу корабля, глаза так и загорелись. Вот он, красавец! Стоит у причала такой стройный, можно сказать, элегантный. Чуть-чуть покачивается на темно-синих волнах, словно кланяется тебе. «И дышит, как человек», — подумал тогда Игорь.
— С Черного моря? — спросил его Громов и весело улыбнулся. — Да, я вот тоже учился в учебном отряде в Севастополе. Давно там не был. Ну, как там?
— Вода и солнце. Как говорят, полный штиль…
— А у нас тут часто штормы на море. Да такие, что порой слезу вышибает. Но матросы держатся орлами.
— И я буду стараться. Я вообще не люблю играть вторые роли, — сказал с улыбкой Марков. — Мне по душе только первые.
«Парень с характером, это хорошо, — с теплотой подумал о нем командир. — Такому служба на море будет не в тягость».
И он не ошибся. Марков всем сердцем понял, что вся его жизнь, с ее заботами, тревогами, круговертями, — здесь, на корабле, среди морских пограничников. Ребята такие же, как и он, только чуть постарше. Часто на службе ему вспоминались слова учителя географии, который семь лет плавал на боевых кораблях, потом был ранен в десанте и его демобилизовали. Он стоял во дворе школы и, глядя в безоблачное синее небо, говорил: «Видишь небо?» Игорь ответил, что видит небо и перистые облака. «Вот-вот, облака, — подхватил старый моряк-учитель. — А где берега в небе? Нет берегов. Так и в море… Эх, жаль, пуля продырявила легкое, едва выжил, а то бы никогда не ушел с моря. Оно во мне всю душу перевернуло, а про корабль свой «Сапфир» и вспоминать тяжко, ноет сердце, да так, что хоть бросай все и — на море…» Потом учитель пригласил парня к себе домой и показал ему макет пограничного корабля с зеленым флагом на корме. «Это мой «Сапфир», — учитель ласково погладил борт макета-корабля. — Видишь, вот рубка на мостике. Тут был мой боевой пост — радистом я плавал». Когда Игорь спросил, чем же знаменит этот корабль, на котором учитель встретил войну, он сказал: «А ты садись, я тебе растолкую…»
И Марков услышал о том, как в феврале 1943 года отряд кораблей, среди которых был и «Сапфир», получил задание конвоировать транспорты в Мурманск. Вражеские корабли пытались атаковать транспорты, и тогда пограничные корабли «Бриз», «Рубин» и «Сапфир» завязали морской бой. В разгар боя вахтенный сигнальщик принял с советского эсминца тревожный сигнал: «Нуждаюсь в срочной помощи». Полным ходом «Сапфир» направился к эсминцу. Сыпал густой снег, в белой молочной пелене ничего не было видно. Но вот снег стал реже, и командир «Сапфира» увидел неподалеку фашистский линкор «Лютцов». Фашисты, заметив наш корабль, прекратили стрельбу из орудий. Командир «Сапфира» не растерялся. «Мы сделали тогда по «Лютцову» два залпа, — рассказывал учитель, — и скрылись в снежном заряде. И что ты думаешь, Игорь? На линкоре вспыхнул пожар… — Учитель помолчал. — Выпустили по врагу лишь два снаряда, но в них мы вложили все, чем располагали. Глупо, конечно, сторожевому кораблю идти в бой против линкора. У «Сапфира» и скорость не та, и орудия мелковаты. Но мы преподали фашистам хороший урок».
Уже тогда Марков понял, что служба на морской границе нелегка, надо делать то, что велено, делать на совесть, чтобы, говоря словами учителя, «корабль не прерывал своего дыхания». Потому-то он и попросился на корабли, где требуется особая закалка, где экипаж живет одной семьей: твоя радость — всех радость, твое горе — для всех горе, и где по-настоящему можно проверить себя, на что способен. Сколько было походов за эти годы, сколько тревог! Но Марков никогда не забывал одну непреложную истину, о которой как-то говорил Громов: «Твой корабль — это память перед теми, кто не вернулся с войны».
Когда Игорь после двух лет службы на корабле приехал на побывку домой, мать сразу заметила, что сын какой-то задумчивый, но спрашивать не стала. «Пусть отдохнет от моря». С утра ушел на речку, а вернулся только под вечер. Присел на приступок и молчит. Мать примостилась рядом.
— Что у тебя на душе, сынок? Может, какая приглянулась?
ebooksa