– «Смерть Марата»? Вам нравится? Сексуально-революционный пафос… Эта картина мне почему-то напоминает плакат для обучения строевой подготовке… А вот как вам «Половая зрелость»? Нагая девчонка на чужой кровати, сжавшаяся, испуганная, но уже трепещущая, с пульсирующим инстинктом…
Меня этот разговор уже начал выводить из терпения. В таких случаях я обращаюсь за помощью к классикам марксистско-ленинского учения.
– Читаете Ленина, несмотря на ветры перемен? Похвально, – заметил я и, не давая собеседнику ответить, обрушил на него афоризм: – Ильич, кстати, как-то говаривал: «Несдержанность в половой жизни – буржуазна: она признак разложения».
– Серьезно, он так говорил? – Федул расхохотался. – Тогда получается, что пролетарий, несдержанный в сексуальных утехах, автоматически может стать буржуа!
– Вы ловкий собеседник, – признал я. – Даже Ленина парировали.
– Ах, ерунда… Мало ли что говорилось в свое время на публику. А женщина будет вечна в искусстве. Сублимирующий Модильяни, Дега, певец женской гигиены… А у Мунка, между прочим, знаете, какая картина меня потрясает? «Крик». Огромный овальный рот, разорванный в животном ужасе. Потрясающий безудержный кошмар. Поэзия страха!
«Вот оно где, твое садистское нутро, – подумал я облегченно. – Скотина эстетствующая».
– О! – радостно произнес Губошлеп.
Грибоедовское ухо раскаленной каплей оплыло на ящик. Дерево задымило. Федул распорядился пошире открыть окна. Два бездельника тут же выполнили приказание. Они уже давно стояли и не знали, чем заняться. Болтовня шефа им наскучила. Да он и сам подустал в задымленном помещении.
– Я скоро приду! – объявил он и скрылся за дверью.
Троица переглянулась, Губошлеп потер руки.
– Начнем? – спросил он и посмотрел на свои руки.
– Опять бить будете? Хотя бы сказали за что, – заметил я.
– Действительно, несправедливо, – согласился коротышка. – Нужно по суду. Вот мы трое как раз и будем судьями. Сталина читал? У него тройка и судила.
– И очень справедливо судила, – добавил длинный.
Мои собеседники развеселились. Неожиданно для себя они открыли новую забаву. Губошлеп стал вспоминать, чем я провинился на этот раз. Все одновременно задумались.
– Кажется, он Ленина ругал, – сказал коротышка.
– Точно! Говорил, что Ленин не прав, – подтвердил Губошлеп. – Вот за это он и получит.
Меня тут же стали бить – лениво и как будто с одолжением.
Потом коротышке пришла идея включить любимую пластинку шефа. Коротышка был самым большим выдумщиком.