– Кажется, пещера, – прошептал он.
Стараясь ничем не выдать своего присутствия на выступе, капитан подполз к пещере. Но еще до того, как проникнуть внутрь, он наткнулся на лежавшего неподвижно волка.
Покрытые свалявшейся шерстью бока зверя тяжело вздымались. Видимо, хищника достал шальной осколок, прилетевший с места боя. При приближении человека раненый зверь даже не поднял седой морды. Только верхняя губа зверя задралась, обнажая пожелтевшие клыки. Взгляды хищника и человека встретились.
– Что, серый, и тебе досталось? – прошептал капитан.
В это мгновение в глазах зверя зажегся и потух желтый огонек. По его телу прошла волна мелкой дрожи, а лапы вытянулись и, вздрогнув в последний раз, замерли. Верещагин отчетливо увидел развороченный осколком лоб хищника.
Осторожно перевалившись через тушу зверя, капитан пробрался в пещеру. Сначала она показалась ему слишком узкой, но чем дальше он продвигался по каменному желобу, тем больше становилось пространства. В этом каменном мешке вполне могли укрыться и он, и раненый товарищ.
Решение капитан принял не задумываясь. Передвигаясь все так же по-пластунски, он вернулся за сержантом. Схватив его за ворот куртки, капитан поволок Васильева внутрь укрытия.
Внутри пещеры царила могильная тишина. Только сквозь проем входа доносились крики, треск горящих машин и совсем уж редкие выстрелы. Оставив потерявшего сознание бойца в глубине пещеры, капитан вернулся. Он подтащил уже коченеющий труп зверя к самому входу. Это была слабая маскировка, но, как известно, утопающий хватается и за соломинку.
Вернувшись к сержанту, Верещагин отстегнул автоматные ремни. Быстро и сноровисто он наложил жгуты на перебитые ноги солдата. Эта мера хоть на какое-то время должна была остановить кровотечение.
Васильев громко в забытьи застонал.
– Тихо, Василий Васильевич, – с почти материнской лаской произнес капитан.
Его пропахшая порохом ладонь прикрыла губы сержанта. Со стороны, откуда они пришли, послышался шорох камнепада. Кто-то шел по склону. Верещагин прислушался. Люди переговаривались между собой, перемежая чеченские и русские слова. Свободной рукой капитан взвел затвор. Положив возле бедра автомат, Верещагин достал из карманов «разгрузки» оставшиеся гранаты. Потом он быстро обыскал карманы сержанта, извлекая из них последние запасы.
Внезапно голоса смолкли. Люди, добравшиеся до выступа, что-то рассматривали. Вдруг один пробасил с властными нотками в голосе:
– Борз!
Второй незамедлительно откликнулся:
– Ты смотри, Ахмед, действительно, сдохший волк. – Через секундную паузу боевик, говоривший на чистом русском языке, попросил: – Пошли отсюда! Чего падаль рассматривать…
– Это не падаль! Это волк. Все ночхой произошли от волков. А вы, русские, от собак и свиней.
– Ага, – весело согласился невидимый наемник. – Мы от свиней, чукчи от моржей, арабы от верблюдов, а америкосов вообще Бог вылепил из жевательной резинки… Пошли, Ахмед, пора сматывать удочки. И так Сулейман с катушек слетел от бешенства: груз упустили, людей потеряли. А тут еще Сулейман какую-то зажигалку обронил.
– Новую купит, – пробасил боевик.
По удаляющимся шагам Верещагин понял, что боевики уходят. Их укрытие осталось необнаруженным. Более всего капитану хотелось выбраться из каменной норы, передернуть затвор автомата и всадить в спину боевикам длинную очередь. Но Верещагин знал, что бесполезный героизм такая же паршивая штука, как и патологическая трусость. Чтобы побеждать на войне, нужно соизмерять свои возможности с обстоятельствами. А обстоятельства были не в пользу двух уцелевших десантников.