Вдова неохотно повиновалась, а Захар, бросив вожжи паломнику, спрыгнул на землю рядом с ней.
– Куда лезешь? Тихон, займись! – мгновенно переводя на ямщика дуло револьвера, приказал Вострогов.
Захар не успел обернуться, чтобы достойно встретить слугу, и почувствовал, как на него обрушилось что-то неимоверно тяжелое. Кажется, его ударили по голове, но боли он не ощущал. Ямщик знал, что она придет позже, а сейчас он опустился или, может быть, упал на колени. Он не мог точно сказать – все вокруг вдруг стало двигаться очень медленно и плавно. А звуки вовсе пропали.
Захар наблюдал, как из брички выплыла Катерина, казавшаяся смутным белым пятном из-за своей светлой блузы и юбки. Она что-то вынимала из маленькой сумочки и протягивала Вострогову.
Так вот кто взял светописные картинки! Конечно! Несмотря на странное состояние, голова у Захара продолжала работать.
После своего ночного похода к матери, где Анастасия Леонтьевна рассказала дочери про альбомы в библиотеке, Катерина не сразу пошла к себе.
Любопытная девушка заглянула в библиотеку и забрала несколько фотографий оттуда. Зачем? Наверное, она выбрала те, на которых можно было опознать лица, а сами сюжеты имели в себе что-то предосудительное. Катерина надеялась использовать их как оружие, если понадобится. Но именно из-за них помещик и погнался за беглянками.
Захар попытался пошевелиться, но это ему едва удалось. Рядом, на границе поля зрения, кто-то двинулся.
По силуэту ямщик догадался, что это Григорий. Он осторожно прислонил Захара к неподвижному колесу брички и расстегнул ему ворот. Ямщик попытался что-то сказать, но язык едва ворочался.
Захар видел перед собой переминающиеся ноги коней – их преследователи так и не спешились. Что происходит с барынями, он видеть не мог – повернуть голову влево не получалось.
Зато он видел, как Григорий поднялся на ноги и взял под уздцы коня Вострогова. Захар поднял глаза, чтобы не пропустить то, что будет делать паломник. Конь Станислава Сергеевича занервничал, стоило ему почувствовать на себе руку Григория.
– Тихон! – прорвался к сознанию очень отдаленный, а на самом деле, наверное, очень громкий возглас помещика.
Лошадь слуги двинулась было вперед, но тут же шарахнулась, напуганная поведением хозяйского коня.
Тот встал на дыбы и замолотил копытами в воздухе. Захару казалось, что конь стоит так неимоверно долго, переступая задними ногами, будто в танце. Григорий продолжал стоять перед ним, вроде бы и не опасаясь получить удар копытом в грудь.
Всадник пытался унять взбесившуюся лошадь, и она, не выдержав такого долгого балетного па, опустилась на все четыре ноги. Но на этом дело не кончилось. Конь Вострогова начал подпрыгивать и метаться из стороны в сторону, будто всадник неожиданно стал ему не мил. Схватившийся за уздечку двумя руками Станислав Сергеевич не удержал револьвер, и тот выскользнул на землю.
И тут к Захару наконец вернулся слух – он услышал револьверный выстрел, затем безумное ржание коня, снова вставшего на дыбы, крики Тихона, уже отъехавшего на безопасное расстояние от места действия, и причитания склонившейся над ним самим Катюши.
Вострогов не удержался в седле и, перелетев через лошадиный круп, грузно ударился о землю. Земля была мягкой после недавних дождей, но помещик упал как-то неудачно. Он не успел подставить руки и ударился плечом и головой.
– Вот и допрыгался, – услышал Захар свой собственный вялый голос.
– Ну, слава богу! Пришел в себя! – Пальцы Катюши перебирали волосы на его голове как раз там, куда пришелся удар Тихона.
– Вроде дышит, – сообщил Григорий, осматривавший упавшего Вострогова, и добавил с некоторым сомнением: – Ну что, и его к доктору повезем?