Она не сопротивлялась, во-первых, потому, что ее уже клонило ко сну, а во-вторых, она давно искала место для спасения своей души.
Потом они оба разделись, доктор сел на грудь дамы и ловким движением полоснул ее по горлу. Кровь хлюпнула, брызнула, залив безжалостному убийце живот, грудь, стекла очков, отчего весь мир для доктора стал красным. С любопытством он проследил, как затухает его жертва, тускнеют безумные глаза. Резкими движениями он стал отчленять голову, сломал бритву, с рычанием бросился на кухню, схватил столовый нож и завершил дело.
Шрамм встал, в настенном зеркале выплыло обнаженное кривоногое существо в потрясающе красных пятнах. Он внимательно посмотрел на себя и произнес вслух: «Каждый маньяк загадочен и неповторим, особенно тот, кому доступно понимание ритуального убийства. Я безумно страшен в этих кровавых одеждах!»
Потом он прошлепал в ванную, открыл воду и, поскуливая под холодными струями, обмыл тело, голову, очки. Он неторопливо оделся и, стараясь не испачкаться, положил отрезанную голову в большую тарелку на столе…
Известно, что на пикники лучше всего ездить на БТРе — и дешево, и удобно. В смысле по бездорожью. Поэтому Лаврентьев, собравшись на природу с дамой сердца, не раздумывая, посадил ее на зеленую броню. Ольга очень удивилась: командир никогда не предлагал ей подобные увеселения. Еще больше изумилась она, когда Лаврентьев сам уселся за руль грозной машины. Она не стала спрашивать, куда путь держать будет, и постаралась успокоиться. Она обрадовалась. Евгений Иванович будто узнал ее самые сокровенные мечты: хоть на несколько часов сбежать с любимым за полковую ограду. А куда — ей было все равно. В ее мыслях эта готовность звучала фривольно: «И в огонь, и в воду, и в постель».
Путь лежал неблизкий — в Волчью балку. Там командир решил отдохнуть от тягот и лишений воинской службы, умиротворенно понаблюдать за течением главной республиканской реки и поджарить заготовленный шашлык.
На выезде из города его пытались остановить, но Лаврентьев погрозил кулаком, его тотчас узнали и подняли шлагбаум. Потом им на хвост сел красный «жигуленок». Он то обгонял, то отставал, и пришлось командиру остановиться, пересесть за пулемет. Предупредительной очереди, как обычно, хватило. Угрюмоносый водитель развернулся и понятливо исчез. Еще некоторое время они ехали по пустынной дороге. Потом Лаврентьев свернул на проселок. Военная машина мягко подпрыгивала на ухабах — Ольга могла оценить водительское искусство своего возлюбленного. Наконец он сделал крутой разворот и остановился. Ольга спрыгнула с брони и восхищенно осмотрелась. Волчья балка — место тайных встреч влюбленных всех наций и поколений. Скупая красота пустынных холмов, шелест саксаулов, резкий запах арчи, пожухлая трава, забывшая свое недолгое прошлое. Здесь просматривался крутой изгиб реки, желтые воды неторопливо облизывали заснувшие отмели.
Лаврентьев вытащил из брюха машины два раскладных стула и столик, объемные бутылки с напитками, два пакета с шашлыком и зеленью. Все это он деловито разложил на земле, потом принес дрова, споро разжег костер.
— Шашлык почти готов, надо его только подогреть, — весело сообщил он.
Когда огонь разгорелся, Лаврентьев подсел к Ольге, налил ей вина, себе коньяку.
— Я чувствую себя школьницей, сбежавшей с уроков, — сказала Ольга.
— Вместе со своим учителем… Я, Оленька, человек на привязи. К этому вообще-то привыкаешь, но когда-то начинаешь понимать, что цепь и ограничиваемый ею круг теряют смысл, потому что изымают тебя из нормальной жизни, давая взамен жалкие самоутешения о пользе, необходимости, цели…
— И вы решили сорваться с привязи?
— Можешь называть меня на «ты»…
Лаврентьев вытащил из пакета мясо, нанизал его на шампуры и положил над огнем.
— Молодой барашек… Давай выпьем за будущее. У каждого оно свое. Не станем загадывать. Выпьем просто за лучшее будущее.
И тут же осушил стакан.
— Давно не пил. Дня два.
— А вам это не помешает вести машину?
— Наоборот, поможет. Я буду петь песни. Когда я воевал на Кавказе, наших водителей бронетранспортеров и других железных машин местные автолюбители называли словосочетанием «извини, браток». Обычно это было первое, что они слышали, очутившись в кювете… Так что, извини, браток…