Он высвободил руку, встрепенулся, но, глянув на ее отрешенное лицо, обмяк…
— Поцелуй меня, — попросила она.
Он наклонился и тихо прикоснулся к ее губам…
Инга умерла, будто ушла в себя. Он продолжал держать ее руку, понимал, что не она ушла. Просто он сам уже был по ту сторону жизни. И время остановилось. Потому что стало совершенно ненужным.
Автандил Цуладзе, новый директор больницы, избранный демократическим путем, задумал консилиум. Он еще не знал, что скажет народу, какие слова и образы выплеснет его сознание в вялую аморфную массу; было лишь предчувствие, предвосхищение гениальной импровизации. Он насытит массу идеями, устремлениями, швырнет им, словно кость, россыпь сказочных целей.
Автандил сжал кулак и бросил огненный взор куда-то вверх, будто призывал в союзники небесные силы. Он стоял в центре футбольного поля, вокруг бесцельно бродили больные в ободранных серых одеждах. Они что-то бормотали, каждый на свой лад. Всех волновал лишь процесс поглощения.
— И что же ты хочешь? — резко спросил Автандил у больного, который мычал что-то монотонное.
Тот мгновенно прервал музыкальную паузу и пояснил:
— Мне бы покушать.
— Вот оно что! — удовлетворенно отреагировал Автандил. — Главное — вовремя насытить свой живот.
К ним торопился на полусогнутых Зюбер с навостренными ушами.
— Нет-нет! — Автандил предостерегающе поднял ладонь. — Еды не будет, пока не освоишь простейшие социально-политические функции: избирать и быть избранным… Итак, разучиваем: «Кто «за»?» Зюбер, надо поднять правую руку!
Больной смущенно улыбнулся, обнажив пустые десны, с недоумением посмотрел на свои руки.
— Ну что ж ты придуриваешься, клетчатка? В школе не учили лапу задирать?
Он схватил Зюбера за запястье и несколько раз поднял его руку вверх. Зюбер вырвался, отступил на шаг, гикнул самодовольно и выполнил упражнение.
А вокруг уже собрались любопытные. Цуладзе надменно огляделся, картинно задумался и скомандовал строиться в шеренгу. Его не сразу поняли, но он тут же научил. Потом Автандил вытащил из строя Зюбера и строго пояснил:
— Сейчас вы будете изучать на практике свое социально-политическое право — избирать. А ну-ка, Зюбер, покажи им шустренько! И раз!
Он помог своему ученику поднять руку, после чего, скомандовав «и-два», с легким нажимом опустил ее. Цуладзе стал подавать команды на два счета, а больные — дружно выполнять их, стараясь поднять ладони повыше. При этом майки у всех задирались и выглядывали синие пупки. В строй становились новые люди, и учителю приходилось напрягать голос, чтобы его хорошо слышали на флангах.
Через полчаса строя как такового не было, потому что весь стадион в счастливом единодушии по команде выражал свое избирательное право. Вместе с Зюбером Автандил перебрался на трибуну, сунул ему за щеку кусочек сахара. Зюбер «голосовал» безостановочно, по его толстому лицу струился пот, и учителю приходилось сдерживать темп.
Сотни рук по счету «раз» взлетали в небо, многоголосый гул вторил этому порыву, захватывая всех без остатка. Наконец, Цуладзе устал, да и наскучило.