Заказанная расправа

22
18
20
22
24
26
28
30

«Думал, душой согреешься возле меня. Ан хуже замерз и набедовался. Втройне обидно, что серед своих. Прости, что мы перестали быть людьми и живем зверьем, цепляясь друг другу в горло. Чужие порой щадят, стыдятся. Своим такого не дано. Знают, где бить больней. Оттого бегут дети из семей. И живут поодиночке, средь чужих, — холодно, сиротливо. Но там, случается, оставляют шанс на жизнь. Свои его не подарят».

Никита прилетел в Сургут на следующий день. Вскоре, как и обещали, его взяли дизелистом на буровую.

— Давай, Никита, следи за движком, как за собственным… мотором! Держи его здоровым. Чтоб не подвел. Если вышка даст нефть, получим премию. А это хорошие деньги. Я сюда из Казани приехал неспроста. У нас в Татарии все, что можно, уже открыли, разведали, освоили. Тут еще полно работы. На нашу жизнь хватит. Лишь бы здоровье не дало осечку. Вот и ты, работай по-человечьи. И в обиде не останешься! — говорил Никите мастер буровой Александр Ярулин.

На попечение Никите дали мощный двигатель. Он запускал в работу всю буровую вышку вместе с ротором, гидроциклоном, освещением и брал на себя еще и работу каротажной станции, насосной, лаборатории.

После восьми часов работы включался другой двигатель, потом третий, четвертый.

Никита, присмотревшись к работе буровой, уже не терял времени даром. Пока двигатель остывал, Никита помогал мужикам на буровой площадке. Мыл инструмент, площадку и мостки, готовил глинистый раствор. Люди понемногу привыкали к молчаливому трудяге. Ценили в нем трезвость, сдержанность, чистоплотность.

Здесь работали люди всех национальностей. Евреи и татары, украинцы и узбеки, азербайджанцы и армяне, русские и якуты. Почти у всех были семьи, дети. И мужчины отчаянно тосковали но ним. Над каждой койкой висели фотографии самых родных и близких. Со снимков улыбались своим отцам озорные мальчишки и девчонки. С ними каждое утро здоровались, желали спокойной ночи, И только над койкой Никитки царила звенящая пустота.

— Не порядок! — приметил это один из бурилыщиков. И уже на следующую вахту привез из поселка мешок журналов. Каждый из них сам просмотрел, отобрал. И, сменившись с вахты, не завалился спать, а взялся за дело. Старательно вырезал ножницами эффектные фотографии. А потом приклеил их над койкой Никиты, подбирая цвет, свет, позу.

Получилось что-то наподобие большого яркого ковра. Свободные от вахты буровики, глянув на работу Пашки Осадчего, поначалу обалдели. Стояли, разинув рот. Некоторые — откровенно хохотали, отпускали сальные шутки. И лишь единицы, окинув бегло, молча проходили мимо.

Возвращения Никиты с вахты мужики ждали с нетерпением. Что он скажет?

— Пашка! А не скрутит ли Никита тебе шею за такую веселуху?

— Он же холостяк! Я и позаботился, чтоб не потерял свой тонус! Ляжет в койку, а сбоку глянь какие метелки! На все готовые! Одна другой краше! — смеялся Осадчий.

— Пашка! Ты лучше одну живую ему из поселка привези! Взамен этой бумажной секс-банды!

— Это фото! Зарубежка! Есть и наши!

— Хрен с ними! Но как рядом спать? Это ж пытка! Ты глянь, как вон та стоит! А у другой — сиськи какие! А задницы! Я женатый, и то чуть волком не взвыл. Хоть теперь поезжай к своей кикиморе! Ты ж за что холостяка наказать вздумал? Он нынче ночью с буровой сбежит!

— Было бы куда ему смыться, давно б слинял. Но в том-то и дело, даже на выходные торчит на буровой. Выходит, не с кем душу отвести. Пусть глаза порадуются, — смеялся Осадчий.

— А мы его к бабам на водокачку отправим на ночь!

— К кому? Там же такая сегодня дежурит! Тьфу! Рядом с нею мартышка — королевой смотрится! — не выдержал Ярулин.

— Пусть свет выключит! В потемках все бабы одинаковы! — отмахнулся Осадчий.

— Тихо, мужики! Никитка идет! — предупредил от окна кто-то. И буровики мигом отвернулись от двери. Сделали вид, что всякий занят своим делом.