– Так будьте откровеннее, черт возьми! Я должен знать истинного Фархада, а не того, который прячется под парадным лаком. О народе – ведь верно?
– Иногда у президента случаются подобные высказывания, – с усилием отвечал Сулеми. – Но его можно понять. Он человек исключительных дарований, каких немного на этой земле…
Хомутов поморщился.
– Я хочу сказать, что меня не надо агитировать. Не стоит тратить на это время.
Кто-кто, а Сулеми помнил, что совсем скоро Фархад захочет встретиться со своим вторым «я».
– Хорошо, – отвечал он. – Я согласен с вами.
– Фархад боится людей? – быстро спросил Хомутов.
Сулеми изумленно уставился на него.
– Боится? – повторил вопрос Хомутов.
– У президента есть враги. Но это не его личные враги, а враги революции.
Хомутов кивнул. За то время, что он прожил в Джебрае, он уже привык к тому, что ни один джебраец не скажет неприятную вещь прямо – слова сплетаются в вязь, в которой каждый может увидеть то, что хочет.
– А есть ли в Джебрае некто, кто хоть в незначительной степени мог бы сравниться с президентом?
Сулеми задохнулся праведным гневом.
– Стоп, понял, – поднял руки Хомутов. – Вопрос снимается. Следующий момент. Любит ли президент вспоминать свою офицерскую молодость?
– Нечасто. Но мне кажется, что воспоминания о той поре ему приятны.
– А чему он отдает предпочтение: военным парадам или мирным шествиям?
– Парадам, конечно.
– Почему?
– Не могу сказать.
– А если вдуматься?