Дописав страницу, Никодим посыпал ее песком, сдул песок, промокнувший чернила, и закрыл свое писание.
— Просохла одежда твоя, — сказал иеромонах. — Одевайся, рубаху, что тебе дал, — себе оставь.
— Да ты никак, отче, — удивился Агап, — армяк мне зачинил?
— Господь велел сирым и убогим помогать… Болит рана-то?
— Да нет вроде…
— Ну тогда садись поешь. Щи горячие, хлеб свежий, с утра пек…
Похлебав горячего, съев три толстых ломтя ноздреватого, хорошо пропеченного хлеба, Агап даже готов был опять заснуть — за последние дни он досыта не ел. Но Никодим, строго посмотрев на него, сказал:
— Ну, сил набрался, рана не болит, стало быть, идти пора.
— Куда? — удивился Агап.
— Клеща искать будем.
Никодим взял фонарь, три свечи запасных и повел Агапа за собой в монастырский подвал. Пройдя под сыроватыми, облупленными сводами подвала, Никодим остановился перед окованной толстыми стальными полосами дверью, отпер хитрый, со звоночком, замок.
Дверь распахнулась, на Агапа пахнуло знакомым спертым, сырым духом. Заперев за собой дверь, Никодим повел Сучкова по крутой лестнице, ступенек эдак в полсотни.
— Это ж сколько нарыто ходов-то под Москвой! — сказал Агап, когда добрались до нижней ступеньки.
— Много, брат. На Москву в старопрежние времена басурман чуть ли не каждый год приходил.
— Дедушка Клещ меня к генералу Муравьеву в дом посылал, план добывать. На нем ходы все описаны.
— Иван Юрьич зело усерден был, — с легкой иронией заметил Никодим, — жив ли сейчас?
— Живой, сказывали, от француза в деревни уехал.
— Ну и слава тебе, господи, — сказал монах. — Добрый барин и в науках силен. Только верой не крепок, сдается. От учения наук немецких да французских вера тратится.
Шли часа два. Ход вел все дальше, не разветвляясь. Говорили мало — не о чем было. Опять же Никодим, как видно, к долгой ходьбе без отдыха был уже негож. И дышалось ему в подземелье похуже, чем на вольном воздухе, и ноги уж состарились.
— Передохнем-ка, — сказал Никодим, стараясь унять одышку.
ebooksa