Лоуренс крепился-крепился и, наконец, не выдержал и прыснул. Потом запрокинул голову и расхохотался. Его веселость оказалась заразительной; скоро Флеа тоже умирала со смеху. Мне тоже хотелось улыбнуться, несмотря на разбитое лицо, потому что в тот миг я понял: они справятся, преодолеют последствия прошлой ночи.
Флеа потребовала, чтобы Лоуренс подробно пересказал всю историю с «Рыцарями Харли», потому что я говорить отказался. И все же интересно было послушать обо всем с другого конца локстонского «испорченного телефона». Количество байкеров увеличилось — их стало шестеро, а не четверо. В рассказе Лоуренса то и дело попадались выражения «подонки», «Ангелы ада» — последнее наверняка понравилось бы Седому. По словам Лоуренса, они «страшно» оскорбили тетушку Вильну и Эмму. Дидерик Бранд в последний миг остановил мой кулак, иначе, как ни крути, получились бы «тяжкие увечья». Леммер, локстонский герой.
— Никакие они не «Ангелы ада», — сказал я, когда Лоуренс замолчал.
— А кто? — спросила Флеа.
— Богатые африканеры.
— Что вы имеете против богатых африканеров? — возмутилась Флеа.
Я покачал головой. Нехотя.
— Ну же, признайтесь, — подначивала она. — Вы им завидуете?
— Несомненно, зависть тоже имеет место.
— А еще что?
Я вздохнул. Отвечать мне совсем не хотелось.
— Говорите же!
— Они вышли погулять из своих башен из слоновой кости.
— Ну и что это значит?
— Это значит, что они обжираются деликатесами не потому, что так их любят, а чтобы утереть нос соседям, потому что они сидят в своих огромных, роскошных домах за высокими заборами, оснащенными сигнализацией, перед громадными плоскоэкранными телевизорами, у них огромные гаражи на три машины, в которых стоят «мерседесы» представительского класса, квадроциклы, навороченные байки и катера. И все-таки они все время ноют, что в нашей стране трудно живется…
— Но у нас действительно трудно живется…
— Кому, им? Чушь собачья! Главное, они ничего не делают, чтобы как-то изменить положение. Не ходят на выборы, на демонстрации, отмахиваются словами «От меня ничего не зависит». Они как грифы — сидят и ждут, пока правительство совершит ошибку, а потом злорадствуют: вот видите, что я вам говорил? Они расисты, но трусят открыто говорить о своих взглядах. Жалуются на рост преступности, но ни один из них даже не подумал создать в собственном квартале отряд самообороны или стать резервистом полиции. Их нельзя назвать культурными людьми; они умеют только тратить деньги и пить. И еще они боятся. Боятся всего. И они еще смеют… Их предки в Магерсфонтейне и Пардеберге в гробах переворачиваются…
Флеа долго молчала, а потом сказала:
— Они не все такие.
— Верно, — кивнул я, потому что знал одно исключение. Эмму.
ebooksa